Спящие красавицы   ::   Кавабата Ясунари

И каждый раз девушка восклицала, радуясь каждой маленькой радуге: «Какая прелесть!» или «Ах, как красиво!» Она искала их глазами и справа, и слева и порой замечала такие бледные и неприметные, что трудно было сказать, есть ли они на самом деле. В конце концов это удивительное обилие радуг стало ей казаться плохим предзнаменованием.

– А вдруг нас догонят? Боюсь, нас схватят, как только мы приедем в Киото. А если меня отвезут назад домой, то уже больше не выпустят.– Эгути, только что окончивший университет и поступивший на службу, понимал, что в Киото им не на что будет жить и что, если они не решатся на самоубийство, им придется вернуться в Токио. Но глядя на маленькие радуги, он не мог отогнать воспоминания о самой потаенной части ее тела, которая потрясла его своей безгрешной чистотой во время свидания в гостинице у реки в Канадзава. В ту ночь шел снег. Молодой Эгути был так тронут, что у него перехватило дыхание и на глазах выступили слезы. Потом на протяжении десятков лет он не встречал такой безгрешности и чистоты ни у одной женщины. Ему казалось, что после этого он лучше стал пони-мать суть чистоты и что чистота сокровенного места девушки была одновременно и чистотой ее сердца. «Какие глупости!» – пытался он высмеять сам себя, но это воспоминание, став реальностью в потоке его стремлений, и сейчас, на склоне лет, было неизгладимо глубоким. В Киото девушку разыскал и отвез обратно домой человек, посланный ее родителями; вскоре ее выдали замуж.

Однажды они случайно встретились на берегу пруда Синобадзу в парке Уэно; девушка несла на руках ребенка. У ребенка на голове была шерстяная шапочка. Стояла пора, когда на пруду Синобадзу вянут лотосы. Эгути подумал, что белый мотылек, танцующий перед его закрытыми глазами сейчас, когда он лежит рядом со спящей девушкой, появился, быть может, из белой шапочки на голове ребенка. Когда они встретились там, на берегу пруда Синобадзу, Эгути только спросил ее: «Ну, как, ты счастлива?» И она, не мываясь, ответила:

«Да, счастлива». Вряд ли бы она ответила иначе. «А почему ты здесь одна да еще с ребенком на руках?» – На этот странный вопрос она не ответила, только молча смотрела на Эгути.

– Это мальчик или девочка?

– Конечно, девочка. Разве ты не видишь?

– Это не мой ребенок?

– Да нет же, нет.– Девушка тряхнула головой, глаза ее стали злыми.

– Если это мой ребенок, можешь сейчас ничего не говорить, скажешь, когда захочешь, хоть через...

– Да нет же, правда, не твой. Я не забыла, что любила тебя, но, пожалуйста, оставь свои подозрения. Они могут принести ребенку несчастье.

– Ты так думаешь? – Эгути не стал всматриваться в лицо девочки, но долго провожал глазами удалявшуюся фигуру женщины. Отойдя довольно далеко, она обернулась, Увидев, что Эгути смотрит ей вслед, ускорила шаг. Больше они никогда не виделись. Эгути слышал, что она умерла десять лет назад. Эгути шестьдесят семь лет, многих его родственников и знакомых уже нет в живых, но память об этой девушке – о белой шапочке на голове ребенка, непорочной чистоте сокровенного места и капельках крови на груди – теперь остается живой и яркой. Быть может, никто в мире не встречал такой непорочности и чистоты, но скоро все это исчезнет вместе с ним навсегда. То, что девушка, хотя ей и было стыдно, послушно позволяла Эгути рассматривать себя, очевидно, свойственно всем женщинам, но сама она наверняка ничего не знала об этой изумительной чистоте. Ведь сама она не могла себя видеть.

Приехав тогда в Киото, Эгути и девушка ранним утром шли по тропинке через бамбуковую рощу. Листья бамбука серебрились в лучах утреннего солнца и тихонько шелестели. Сейчас на склоне лет в его воспоминаниях листья бамбука были тонкими, нежными и совершенно серебряными, стволы бамбука тоже казались отлитыми из серебра. С одной стороны у самой дорожки цвели осот и коммелина.