Сронилось колечко   ::   Носов Евгений Иванович

Сельсоветчик Терешка Зуйков с лабазной книгой под мышкой, с ним - милиционер Федька Пузырь с кобурой на ремне. И еще какие-то двое, небось нездешние. При таком сурьезном деле им бы напустить на себя строгости, а они явились уже ухмылистые, в румяной испарине, а на Зуйке и картуз не по чину сидел, весь переиначился, лакированным козырьком на левое ухо сверзился. Поди, они этак завеселели, еще по первым дворам шарясь.

"Ну, Ионишна, давай показывай, что можешь пожертвовать в общественный фонд. - Зуек смаргивающе обозрел прихожую. - Хозяин-то где?"

"На Буканово ушел".

"Небось прячется?"

"Не от кого..."

"Так уж..." - усмехнулся тот.

Больше всего поразил Зуйка дедушкин усадебный стул с суконной обивкой. Он шуранул с подстилки кота и с подпрыгом плюхнулся в него, разбросав руки по подлокотникам.

"Во! - хохотнул он. - Никогда не сидел барином. Вот откудова Леха твой царством своим правил!"

"Не правил он, а всю жизнь работал", - обиделась я.

"Гляди-кось, а лежанка-то какая! - еще больше удивился он. - Сроду такой не видал. А ты, Хведор, - обратился он к участковому, - видал такую?"

"Не-ек", - икнул Федька.

"Сделаем выводы". - Зуек постучал привязанным карандашом по лабазной книге.

Лежанка наша и впрямь всем нравилась. Стоит она тоже с самого нэпа. Вот эту комнату тогда прирубили и ее поставили. Вся она была из белого кафеля, и на каждой кафелиночке выступал фиолетовый картофельный цветок с желтым носиком посередине. На ярманке покупали. В те года в городе при каждом празднике ярманки устраивались. На маслену - своя, на Красную горку - своя, на Троицу - покосная ярманка. Народу съезжается! Гармошки, ряженые! Кафель всякий прямо на рядне разложен. Тут и с лебедями, и с ангелочками, и с позолоченными лилиями. "Выбирай, - говорит мне Лексей, - какая на душу ложится. Я бы, - говорит, - взял вот эту. Люблю, когда картошка цветет". А оно и вправду вон как красиво. Он у меня разборчивый, всегда любил все красивое. Новый хомут сперва обойными гвоздиками околотит, упряжная дуга и так бы вошла - непременно ее покрасит. Ореховый хлобыстик для кнута - и тот по коре ножиком развеселит. Кабы знать наперед, что станет в осуждение такая лежанка, кто бы с ней и связывался. Известкой побелили бы - и вся тебе красота.

"Так, Ионовна... - Зуек почесал карандашом в загривке. - На креслах сидите, на глазурованной печи спите... Выходит, не тем духом дышите... Новую власть, видать, не почитаете".

"Да как же не почитаем? - не согласилась я. - Вот и лошадь с телегою отдали. Себе нужна, а мы отдали..."

"Лошадь-то отдали, - пересунул картуз Зуек, - да совесть небось припрятали. А ну-ка, отопри сундук, посмотрим, что тама..."

Отворила я ему сундук, а там у меня одно только столовое: прошвенные скатерти еще в приданое давали, стопка накопленных рушников - это когда за столом гости, чтобы колени укрывать, и так еще кое-чего тряпичного... Остальное все посуда, за годы собралась: тарелки большие и малые, блюда тоже большие и поменьше, ложки с вилками да еще чайное - все как есть гостевое, доставали только на большие дни, сами-то мы по-будничному так, кое-чем обходилися, горячее - щи, кулеш - и доси в общий прихлеб едим... А теперь, если Бог даст, свадьбы начнутся. Две уже сыграли- матушку твою да Маруську спровадили, а другие вон уже на картах гадают, короли на уме, не заметила, как и заневестились, следом друг за дружкой идут.

Зуек посопел, понюхал сундучный дух, запустил руку под рухлядь, ничего не нашел и принялся потешаться над посудой: дескать, и тут не как у людей:

"Картоху, что ли, с вилок едите?"

Поднес вилку к носу, повертел туда-сюда, хмыкнул:

"Ну господа!"

Было похоже, будто он сам вовсе вилок в руках не держал... Да и не держал! Я ихнюю Зуйкову породу от самого корня знаю. Старый Зуй свою землю еще когда продал.