Вилла загадок   ::   Хьюсон Дэвид

Умела найти подход к людям, в результате чего нередко получала весьма деликатные поручения. В общем, Барбара Мартелли была слишком хороша, чтобы ее домогаться.

– Иногда человеку хочется куда-то спрятаться. Кажется, именно это с тобой и происходит. Если так, то ты немного спешишь. Когда хочешь услышать гонг, возвращайся на ринг.

– Я просто пил кофе, – пробормотал он.

– И сколько уже прошло?

– Шесть месяцев. – Шесть долгих месяцев медленного выздоровления после ранения и последовавшего за ним посттравматического синдрома. Иногда Ник думал, что вряд ли пошел бы на это, если бы знал о последствиях.

Барбара смотрела на него с искренним сочувствием. Чем больше он об этом думал, тем больше ему казалось, что она самая привлекательная женщина в полицейском участке. Странно, что он до сих пор так никуда ее и не пригласил. Правда, нельзя сказать, что он желал каких-то далеко идущих отношений. Просто она была хорошим товарищем, располагала к общению, но, по сути дела, он ее не знал.

– Ты ведь хочешь вернуться? А разве не Фальконе толкнул тебя на это?

– Нет. То есть я хочу сказать, что не могу думать ни о чем другом. А ты?

– Я тоже.

– Такая вот у нас у всех ситуация, – проговорил Ник. – Нет особого выбора.

Тон, которым он это сказал, ему не слишком понравился. Что в нем слышалось? Раздражение? Жалость к себе? В свои двадцать восемь лет он никогда еще так не говорил. Он сильно изменился после так называемого дела Денни, когда необъяснимое стечение обстоятельств стоило жизни его напарнице, Люке Росси, и едва не унесло его собственную жизнь. Этот новый Ник Коста больше не бегал, бешено размахивая руками, по тротуарам Кампо деи Фьори, когда ему требовалось освежить голову. Продав свою крошечную квартирку на Виколо дель Болонья, он переехал в дом, принадлежавший покойному отцу, – старый деревенский дом возле древней Аппиевой дороги, в котором прошло его детство. Физические раны по большей части затянулись, душевные время от времени все еще напоминали о себе.

Нику Косте по-прежнему недоставало сдержанного юмора и тонкой проницательности Люки Росси, которых он за краткое время их совместной работы так и не успел как следует оценить. Он знал, что стал теперь совсем другим – холодным скептиком. Фальконе, буквально вытащивший его из инвалидной коляски, назвал бы это прагматизмом.

Сам Фальконе – суровый, преданный своему делу инспектор – считал такую трансформацию неизбежной. Вероятно, он был прав. Коста, ненавидевший прежде цинизм и пораженчество, призывавшие довольствоваться минимумом, потому что альтернативой являлось полное фиаско, все еще был в этом не уверен. Ему не хотелось поступаться принципами ради того, чтобы вписаться в жестокую реальность. В этом он напоминал отца – упрямого, несгибаемого политика-коммуниста, благодаря своей честности нажившего себе больше врагов, чем другие наживают благодаря лживости.

Опустив маленькую чашку, Барбара Мартелли о чем-то размышляла. Она казалась немного смущенной, словно что-то скрывала.

– Я знаю, что ты имеешь в виду.

– Знаешь?

– Насчет выбора.

По лицу Барбары пробежала тень, и Ник вдруг подумал, что ее внешность не всегда ей помогает. Иногда создает проблемы. Люди судят о ней по наружности, а ее подлинная суть остается незамеченной.

– Послушай, Ник! Лучше принять все как есть и продолжать работать, а не... – она посмотрела на кофейную чашку, которая давно уже опустела, и оба они знали об этом, – ...не забиваться в угол. На тебя это не похоже. По крайней мере насколько я тебя знаю.

Он уже опаздывал. Если бы она не пришла, он так бы и сидел здесь, не зная, на что решиться.