Старушка   ::   Соллогуб Владимир Александрович

Не унижай своего звания, не заставь меня краснеть перед людьми - слышишь ли?

- Так вы решились, папенька?

- Ну-ну... нет, не то чтоб еще решился. Как же это вдруг... нельзя-таки. Обещал только подумать, пообсудить хорошенько.

- Не решайтесь, ради бога...

- А ну, перестань ребячиться! Что это в самом деле? Да и спать-таки пора, одиннадцатый час. Утро вечера мудренее. Может быть, что-нибудь еще и придумаем. Прощай, Настенька, прощай, мой светик. Усни хорошенько. Христос с тобой.

Старичок поцеловал и благословил опечаленную дочь, а потом отправился через кухню в чулан, служивший ему спальней. За ним последовала Акулина в звании камердинера. Стащив с барина запыленные сапоги, она, против обыкновения, не пожелала доброй ночи и не ушла к себе в кухню, а осталась с таинственным видом и отворенным ртом перед кроватью надворного советника.

- Ну, спасибо, Акулинушка, - сказал Иван Афанасьевич. - Ступай-ка отдохнуть теперь, мать моя.

- Иван Афанасьич, - сказала шепотом Акулина, - позвольте слово молвить. Выслушайте мою глупую речь.

- А? Что? - с беспокойством спросил Иван Афанасьевич.

Акулина бережно притворила дверь и потом нагнулась на ухо старика.

- Дело молодое, - шепнула она. - Неча пужаться из эвтаких пустяков, а и смолчать-то не совсем аккуратно.

Извольте знать, ваша милость, тут-с насупротив, в 6алыкинском доме, живут какие-то... Делать, знать, нефчево, песни поют, в трубку курят, прохожих кличат, сущий содом! Ну, оно, изволите знать, ничего, дело молодое...

А уж честных барышень затрогивать, кажись бы, и неладно.

- Что случилось? - закричал старичок, - Да ничего не случилось. А вот я только хотела доложить вашей милости. Сегодня около вечерень стирала я никак носки для вашей милости. Слышу, идут по лестнице. Я отперла дверь. Думаю, Ванька-дворник дрова несет. Вышла на лестницу - ан тут какой-то барчонок, и пригожий такой, кудрявенький, стоит да и сует мне ассигнацию в руки. Не разглядела я, правду сказать, какую, а рублев двадцать было по крайней мере. "Чего вам надо?" - "А вот, моя красавица..." Ей-богу, так и сказал... Хорошу красавицу нашел! Перед Кузьмой Демьяном пятый десяток стукнет. Тьфу, господи! Такой уж, видно, греховодник!.. Ну, словом, такой лисой подъезжает, что только слушай... "А вот, говорит, красавица, отдай записочку барышне, да смотри, потихоньку, чтоб барин не видал. А будет ответ, так принеси в девятый нумер балыкинского дома. Я еще подарю тебя, голубушка". А сам всё деньги сует в руку. Записочку-то я взяла на всякий случай, а денег, говорю, ваших не надо. "Эх, барин, не хорошим, видно, делом заниматься изволите!

Видали мы эфтаких. Ступайте своей дорогой".

- Где записка?.. Записка где? - спросил дрожащим голосом Иван Афанасьевич.

Акулина подала черствой рукой нежную ароматическую записочку. Иван Афанасьевич поспешно ее распечатал, пробежал глазами бисерные строки и вздохнул.

Записка была написана по-французски, а Иван Афанасьевич воспитывался на медные деньги. Он не знал французского языка и в эту минуту чистосердечно проклял модное образование дочери,-которым в обыкновенное время несказанно гордился. Он тер записочку, гладил ее, комкал, считал буквы и строки, вздыхал, кряхтел и не понимал ни слова.

Подумав немного, он начал шарить в карманах висевшего на стуле жилета и, не найдя ничего, снова вздохнул.

- Спасибо, Акулинушка, - сказал он, - спасибо, мать моя. Как жалованье получу, непременно подарю тебе... а теперь не взыщи, матушка. Последние отдал лавочнику.

- Помилуйте, за что же? - флегматически отвечала Акулина. - Вишь, что затеяли, пострелы такие! Записочки носят, деньги сулят, красавицей величают - тьфу!

Тут она отвернулась и плюнула в порыве сильного негодования.

- Ну, Иван Афанасьич, не осудите, что маленько потревожила вашу милость, а вот теперь на душе как-то легче стало.