Старые моряки, или Чистая правда о сомнительных приключениях капитана дальнего плавания Васко Москозо де Араган   ::   Амаду Жоржи

Но стоит мне только расстаться с ним и начать размышлять самостоятельно, вся ясность и простота немедленно исчезают. Так было, например, с вопросом насчет того, где находится правда. Все снова становится сложным, неразрешимым, я силюсь припомнить объяснения достопочтенного судьи, но тщетно. И я окончательно запутываюсь. Можно ли не верить такому ученому человеку? Ведь у него все шкафы набиты книгами, кодексами, трактатами! И все-таки, чем больше он внушает мне, что это всего лишь поговорка, тем чаще я думаю про колодец — какой он, наверно, глубокий и темный, колодец, в котором правда прячет свою наготу, в то время как люди в великом смятении спорят между собой, сами не зная, о чем они спорят, сея повсюду войну, отчаяние и гибель.

Никакого колодца, ни тем более дна колодца не существует, смысл поговорки в том, что правду трудно обнаружить, она не выставляет напоказ свою наготу, и не каждому смертному дано ее увидеть. Но все мы обязаны это наш долг — искать правду везде, в любом случае и спускаться в мрачный колодец, чтобы увидеть ее божественный свет.

«Божественный свет» заимствован мной из речей судьи, как, впрочем, и вся вышеприведенная тирада.

Судья так образован, что впадает в пафос и употребляет высокие слова даже дома, в разговорах со своей достойнейшей супругой доной Эрнестиной. Вечерами, когда в небе зажигаются бесчисленные звезды, а в домах — редкие электрические лампы, мы беседуем с судьей обо всех событиях, происходящих в мире и в нашем предместье. «Правда — маяк, освещающий мою жизнь», всякий раз, подняв палец, провозглашает достопочтенный судья. Дона Эрнестина, толстая, лоснящаяся от пота сеньора, не отличающаяся слишком большим умом, кивает в знак согласия огромной головой: «Да, правда мощный маяк, далеко льющий свой свет». Может быть, именно поэтому свет маяка не всегда проникает в места, не столь от нас отдаленные, в разные закоулки, например, в тихий переулок Трех Бабочек, где в маленьком домике, в тени деревьев, живет красивая, веселая мулатка Дондока, родители которой обратились с жалобой к судье, когда Зе Канжикинья скрылся, — говорят, уехал на Юг. Он захватил Дондоку врасплох, по образному выражению старого Педро Торресмо (убитого горем отца), и тут же улизнул, оставив девушку без чести и без гроша.

— В нищете, сеньор судья, в нищете…

Судья разразился речью о морали — ее стоило послушать — и обещал принять меры. Растроганный видом жертвы, улыбавшейся ему сквозь слезы, судья даже дал потерпевшим немного денег — этому, может быть, трудно поверить, но часто под крахмальной манишкой чиновника бьется доброе, отзывчивое сердце, Он обещал дать приказ о розыске и задержании «гнусного соблазнителя». Он так был возмущен оскорблением невинности, что совершенно позабыл о том, что находится в отставке, — ведь его уже не послушаются теперь ни прокурор, ни полицейский инспектор. Он пообещал также заинтересовать этим делом своих друзей в городе. «Гнусный соблазнитель» понесет заслуженную кару.

Сеньор Сикейра, несмотря на то что был в отставке, глубоко сознавал свою ответственность судьи. Поэтому, не смущаясь значительным расстоянием, он самолично отправился сообщить о принятых мерах несчастной, оскорбленной семье. Педро Торресмо отсыпался после вчерашней попойки, мать жертвы, тощая Эуфразия, стирала во дворе белье, сама же жертва хлопотала у очага. На пухлых губках Дондоки заиграла робкая, но весьма выразительная улыбка. Судья строго посмотрел на нее и взял ее за локоть.

— Я пришел выбранить тебя хорошенько…

— Я не хотела. Это он… — всхлипнула красотка.

— Ты очень дурно поступила, — судья все еще держал ее упругую руку.

Полная раскаяния, она разразилась слезами. Чтобы как следует пожурить девушку, судье пришлось усадить ее к себе на колени.