Старый петух, запеченный в глине   ::   Довлатов Сергей Донатович

Пристали к нему два хулигана в электричке. Выкинули его на ходу из тамбура. Скатился он по насыпи в канаву. Потерял сознание, естественно. Очнулся ночью, под дождем. Приподнялся и слышит:

- Вы случайно не знаете, кто изобрел граммофон?

Сидит мужик под зонтиком возле канавы. Кроссворд разгадывает. Да еще и мужик-то знакомый, как выяснилось, по офицерским сборам...

Еду через мост из Квинса. И вдруг начинается траффик. Причем солидный. Мили на две вперед - сплошные красные огни.

Это только в Нью-Йорке может случиться. Траффик в пять часов утра. Как он возник, из-за чего?

Минут сорок я ехал от Квинсборо-плаза до фуникулера на углу Шестидесятой и Второй. И только за мостом я понял, что случилось. Там возле бывшей железнодорожной кассы есть захламленная лужайка. Необитаемый клочок земли между двумя автострадами. Треугольная зона неуязвимости в потоке машин. Сотни раз я проезжал здесь, и все было нормально. А тут вдруг появился одинокий негр-саксофонист. Он был почти невидим в темноте. Играл самозабвенно, но плохо. Подбородком двигал, как боксер на ринге. Плоская кепка лежала у его ног.

Все тормозили, проезжая мимо. Я тоже слегка притормозил, опустив боковое стекло. Бросил в кепку несколько монет. Какая-то из них откатилась в сторону. Музыкант прихлопнул ее ногой. Затем одарил меня целым каскадом пронзительных режущих импровизаций. Могу добавить, что играл он "Рондо" Шостаковича в нелепой джазовой переработке.

Минут через сорок я был в полицейском управлении, напоминавшем римский Форум. Среди массивных псевдоионических колонн бродили живописно одетые люди. Кого-то провели в наручниках. Две ярко накрашенные и при этом ужасно бледные женщины кокетничали с молодым офицером в черной форме. Цыганское семейство расположилось на кафельном полу. Через

зал проходили какие-то девицы с бумагами в руках. Наверху, у основания застекленного купола, были выбиты латинские изречения. Одно из них я с легкостью

прочел:

"Бог - это справедливость".

И задумался: при такой биографии, как моя, чужой язык уже не составляет тайны.

Ко мне обратился полицейский с бакенбардами:

- Чем могу служить?

Он направил меня в канцелярию. Там я уплатил четыреста долларов, расписался и ответил на пять-шесть вопросов:

- Мистер Страхуил - ваш друг? Я кивнул.

- Что вы можете сказать о нем?

- Только хорошее.

- Где вы познакомились?

- В тюрьме.

- Когда, за что и где вы отбывали наказание?

- Я был надзирателем.

- Извините?

- Я был охранником, коллега.

- Называйте меня - сержант Барлей. За что и где мистер Страхуил отбывал наказание?

- Под Сыктывкаром.

- Пожалуйста?

- Под Сыктывкаром.

- Это в Польше?

- Нет.

- Тогда в России?

- Совершенно верно.

- За что мистер Страхуил отбывал наказание?

- В общем-то за правду.

- Что это значит?

- За антикоммунистическую деятельность.

- Ограбление, убийство?

- Не думаю.

- Вчера он пытался украсть женскую шубу.

- Полагаю, что это недоразумение. Зачем ему женская шуба?

- Вот и я так думаю - зачем? Наступила пауза. Сержант перебирал какие-то бумаги. Мне захотелось спросить:

- Скажите, я обязан был давать эти показания?

- Нет. А теперь распишитесь.

Потом меня завели в какой-то бункер. Через минуту появился Страхуил, здоровый, улыбающийся, в джинсовом костюме. Ринулся ко мне, горячо обнял и даже хотел поцеловать. При этом сильно оцарапал мне шею наручниками. Тут вышел офицер с ключами.

- Пока, - сказал он.

Мой друг выбежал на улицу, потирая запястья. Мне показалось, что я уже наблюдал эту сцену в каком-то фильме,

Я взглянул на часы - половина девятого. В ланчонете на углу жарили бекон.

- Зайдем? - спрашиваю.

- Не сюда.

- Ты же хотел позавтракать...

Становилось людно.