Вирус смерти   ::   Рясной Илья

Наш молодой, подающий надежды аналитик создал математическое описание предполагаемых точечных воздействий через СМИ, компьютеры. Через любые носители информации.

- Вы можете создать "И. радиационное оружие"?

- Нет. Тут работы еще лет на десять. Формула описывает систему воздействия в общих чертах. Слишком общих.

- Тогда из-за чего переполох?

Для пущего драматического эффекта Севастьянов выдержал паузу.

- Она описывает уже существующую систему воздействий.

- Что это означает?

- Кто-то проводит целенаправленное информационное воздействие на наше население. Можно вести речь об агрессии.

- Цель?

- Не хватает данных. Мы ничего не знаем... Но опасность велика. Очень велика, - Остроган потушил сигару. - Представь, месяц за месяцем, год за годом некие информационные вирусы проникают в сознание, разъедают его. Потом какой-то сигнал - и люди становятся слугами чужой недоброй воли.

- Зомбирование. Модная тема.

- Не знаю насчет зомбирования, - сказал Севастьянов. - Но, если удастся кому-то достичь планируемой реакции хотя бы у пяти процентов населения, можно говорить об эффективном воздействии на общественные процессы.

- Откуда дровишки? Штаты? Англия? Израиль?

- Может, и они. Но маловероятно, - отмахнулся Севастьянов.

- Почему?

- Мы в курсе их разработок, - встрял Остроган. - В последние годы западники активизировали исследования в области социального программирования. После того как с успехом обкатали на нас свои методы. Но ушли они недалеко от наших ученых... Кроме того, мы проверили формулу применительно к США. Американцы тоже под прессом.

- Сколько лет все это длится?

- Не меньше пяти. Активное давление началось в девяностом. Насколько далеко зашло? Вопрос без ответа, - устало произнес Остроган.

- Судя по всему, работали они без особой опаски.

- А чего им бояться? До недавнего времени не было методик выявления информвирусов. Мы даже не знали об их существовании.

- Сейчас мы знаем. Так трудно выявить источник их происхождения?

- Сложно объяснить неспециалисту суть нашей методики, - поднял предупредительно руку Севастьянов. - Гораздо легче выявить динамику и наличие воздействия, чем перевести разговор в легкую плоскость застольной дачной пикировки. Я не был готов к серьезному разговору. Эх, как же потом, через пять лет, я буду жалеть, что узнал так мало.

- Я подхожу к пределу. У любого везения есть предел. Я его вижу.

- Да бросьте, Иван Федорович, в ваши-то годы.

- Что ты знаешь о моих годах? Что ты знаешь обо мне, Стас?

А ведь действительно, что я знал о Фаусте? Я был уверен, что он такой же Иваницкий, как я Михаил Боярский. В ту пору я уже привык иметь дело с людьми, у которых много имен.

- Поверил, Стас? - вдруг беззаботно рассмеялся Иваницкий.

- Поверишь, когда тебе сообщают гробовым голосом - час пробил.

- Я тебя учил, что слова - ничто. Ты должен ощущать состояние...

- С вами это не проходит.

Я лукавил. Я был достаточно хорошим учеником, чтобы почувствовать говорил он вполне искренне.

Фауст допил чай, расслабился в кресле и любовался красивым подмосковным закатом. С веранды открывался вид на реку и окрестные поля, расчерченные синими полосками лесов.

- Мы считаем, что находимся в железобетонном мире, - неожиданно произнес он. - Мол, ничто не может его сдвинуть. И страшно удивляемся, когда его незыблемость оказывается обманом зрения. Перемены всегда приходят неожиданно, даже когда ждешь их. Войны, революции - они врываются, разнося в прах привычный уклад. И тогда нам остается бороться с обрушившимся ужасом или отдаться в его власть, бесполезной щепкой плыть по течению, теряя лучшее, что есть в наших душах.

- Трудно не согласиться.

- Но еще хуже, когда кошмар вползает мягко, шелестит легким сквозняком по самым затаенным углам, меняя постепенно все. Меняя нас.

- Не понимаю.