Стенка   ::   Ренар Жюль

И прибавила, что с этим надо покончить.

Филипп не выразил ни согласия, ни несогласия. Он впал в раздумье, Морванда изложила ему обстоятельства дела. Она уже успокоилась и справедливости ради не поносила соседку. Ведь добрым нравом не обладала ни одна из них. Тут и спору быть не может. А раз нет согласия - лучше разойтись.

- А ты как посоветуешь?

- Ну что ж! - промолвил Филипп. - Отчаливай от нее.

- А если она со мной заговорит?

- Не отвечай.

- Чтобы она меня за дуру посчитала?!

- Тогда тяните дальше, - сказал Филипп. - Тебе бы одеть длинную жердь в старые лохмотья да поставить ночью перед ее окном. То-то Ганьярда разозлится, когда проснется. Попробуй все-таки.

- Мне тебя просто жаль, - сказала Морванда.

- Ну что ж! - сказал Филипп.

Он принимал это дело близко к сердцу и охотно дал бы другой совет, но ничего придумать не мог. Он взял трубку, набил табаком и, остерегаясь зажигать, чтобы не устроить пожара, важно посасывал ее. Время от времени он перекладывал ее в другой угол рта или вовсе вынимал, плевал, вытирал губы, и казалось, вот-вот он заговорит.

Но то была ложная тревога.

Потом он опять снял очки, сложил крест-накрест их длинные тонкие, паучьи лапки и не торопясь убрал очки в свободный уголок верстака. Можно было побиться об заклад, что он нашел выход. Морванда ждала. Но Филипп тоже ждал.

- Ну, - сказала наконец Морванда, - хоть я и дура, а у меня все-таки есть одна мысль.

Она думала, что Филипп сразу спросит:

"Какая же?"

Ей пришлось заговорить самой:

- Я сюда пришла за советом нарочно, я хотела доказать тебе, что ты дурень похуже меня.

Филипп не только не схватился за молоток, но не выказал и тени возмущения. Он уже слыхивал такое и отлично знал баб, даже свою собственную. Морванда оставила свои подвохи и отдала приказ:

- Сговорись с Ганьярдом и сделайте стенку через весь двор до самой дороги. Сделайте ее повыше, чтобы мне не видеть эту злую бабу, но не слишком высоко, чтобы стенка не загораживала петушка на колокольне, потому что я лучше слышу, когда звонят к обедне, если вижу петушка.

- Это обойдется дорого, - сказал Филипп.

- Ганьярд заплатит половину. Это будет на пользу и ему и нам. У каждого будет свой двор.

- Мне это не нравится, - сказал Филипп. - Ганьярд - парень славный.

- А мне нравится, - сказала Морванда. - И вообще, начиная с этого дня, держись от него подальше, от твоего Ганьярда.

- Он мне ничего не сделал.

- Неприлично мужьям дружить, раз жены не ладят.

- Вы опять поладите.

- Послушай-ка, Филипп. Оставь ты это, а то я вовсе разозлюсь. Я скорее поладила бы с нашей свиньей - да, да, с нашей свиньей!

- Ну, а что мне сказать Ганьярду?

- Ты ему скажешь, что больше не хочешь водиться с коротышкой, у которого ляжки в шесть дюймов - и сразу уже зад.

- Ноги, - благородно заметил Филипп, - надо говорить ноги, в шесть дюймов.

- А я говорю - ляжки! Скажешь, нет?

Она вскочила, готовая к бою. Стружки дрожали у нее на локтях, на юбке. Филипп снова надел очки и примерился рубанком к последнему сучку на своей наклонно поставленной доске.

- А ты не помолчишь? - сказал он в порядке скорее вопроса, чем угрозы.

- Замолчу, когда захочу.

- Ну так не молчи.

Филипп не помнил, чтобы он вышел из себя с тех пор, как научился соображать, а он научился соображать задолго до того, как женился.

Морванда с победоносным выражением лица набрала в передник стружек, что всегда делала, заходя к Филиппу. Вечером от яркого пламени будет и свет и тепло.

Она ушла. Несколько стружек вывалилось из ее передника, их тонкие кольца скатывались прямо в лужу. Так с головы пожилой, почтенной, дрожащей от ярости дамы спадают белые папильотки.

IV

Споры продолжались. Теодюль Ганьярд был неплохой человек, но очень упрямый.