Сто дней до приказа   ::   Поляков Юрий

Совет в Филях закончился: майор Осокин медленно идет вдоль строя, Высовень и Уваров, оказавшись рядом, с пониманием переглядываются.

Наконец замполит останавливается и громко спрашивает:

-- Кто видел рядового Елина после шестнадцати часов?

И я чувствую, как вздрагивает и напрягается Зуб.

* * *

-- Е-е-елин! -- сонно позвал Зуб. Ответом ему было молчание.

-- Е-елин! -- уже с раздражением повторил ефрейтор.

Но "салаги" спят, как мертвые.

-- Един! -- заорал Зуб и ткнул кулаком в сетку верхней койки, где спал заряжающий. Тот испуганно свесился вниз:

-- Чего?

-- Чего! Чего! Не добудишься... Возьми у Цыпленка ключи и принеси из каптерки шинель. Холодно, вот чего!

Елин неумело, ударившись о тумбочку, спрыгнул на пол, морщась, задвинул ноги в огромные сапоги и прогрохотал к двери.

-- Тише, чудило, всю казарму разбудишь! -- крикнул ефрейтор вдогонку и, повернувшись ко мне, пояснил: -- Вчера в кочегарке помылся, никак не согреюсь...

Между прочим, мыться у друзей истопников под душем, а не в бане со всеми--одна из "стариковских" привилегий.

-- Холодновато сегодня,-- согласился я.-- Зато праздник!

-- Да, Лешка, сто дней! Скоро домой... Помнишь, когда дембеля свои "сто дней" отмечали, казалось, у нас такого никогда не будет! А видишь -дождались!

Пока мы беседовали, вернулся Елин, неся в руках сапоги:

-- Цыплаков говорит, старшина не велел выносить шинели из каптерки!

-- Передай Цыпленку, что я его убью! Понял? Елин вздохнул и снова ушел.

-- Салаги пошли бестолковые,-- пожаловался Зуб.-- Ни черта не понимают, спят на ходу...

Зуба я знал с первых дней службы и хорошо помнил, как он прославился на всю часть, уснув в строю во время праздничного развода, посвященного Дню артиллериста. А что выделывал над молодым Зубовым мрачный рядовой Мазаев, уволившийся из батареи год назад! Однажды, на заре нашей туманной армейской юности, я был свидетелем такой ситуации. Забегаю в казарму и вижу: мохнатая дембельская шинель распялена на швабре и прислонена к печке, а мимо этого чучела грохочущим парадным шагом курсирует Зуб и старательно отдает честь.

-- Ты чего? -- удивился я.

-- Мазаев...--на ходу, держа равнение на шинель, объяснил он.-- Я в бытовку не постучавшись вошел. Теперь вот до самого ужина...

Это было полтора года назад. А теперь все наоборот: молодым нет покоя от возмужавшего и посуровевшего Зуба.

-- Распустились салабоны! -- с пенсионерской угрюмостью продолжал Зуб.-- Им бы сюда Мазаева, они бы жизнь узнали!

-- Да ладно,-- успокоил я.-- Елин тебе полночи хэбэ стирал, а ты еще зудишь!

-- Ну и что! А сколько я перестирал, сколько перегладил! Теперь его очередь! Ты, Лешка, молодых жалеешь, как будто сам "сынком" не был,--начал заводиться ефрейтор. Он бы еще долго нудил про "борзость" призывников, про пошатнувшееся единство ветеранов батареи, про наступление замполита на "права стариков", но тут вернулся с шинелью Елин.

-- Тебя за атомной войной посылать! -- заорал Зуб.

-- Цыплаков забыл, куда ключи спрятал,-- обидчиво оправдался посыльный и, словно ища поддержки, посмотрел на меня красными от недосыпания глазами.

-- Ладно, свободен,-- помиловал ефрейтор и взяв шинель, стал устраиваться потеплее.-- Если хэбэ будет мокрое, убью! -- добродушно зевая, добавил он.

И Елин, который уже почти взгромоздился на свой ярус, обреченно вздохнул, тяжело спустился вниз и поплелся в бытовку...

Я снова остался один, на душе было скверно и, рассматривая синевато-белый потолок, напоминающий бесчисленными трещинками школьную контурную карту, я постарался вспомнить что-нибудь хорошее. И вспомнил...

Как-то раз мы поехали с Леной за грибами и, хотя лес ломился от опят, возвращались совершенно пустые, но с опухшими от поцелуев губами. В электричке мы рассматривали перегруженных грибников и улыбались друг другу.