Визит к Минотавру   ::   Вайнеры Братья

Лаврова чиркнула зажигалкой, затянулась сигаретой, со смешком сказала:

-- А что толку-то? Все равно "...у стоянки такси собака след утратила...".

-- Это вы уж бросьте! -- совсем обиделся Качанов. -- Вашей-то фотографии в музее милицейском еще нет пока, товарищ лейтенант... А Марсель мой, между прочим, третий год там красуется. Зазря портрет на стенку вешать не станут. Притом в раме...

-- Станислав Павлович, поблагодарите Качанова за комплимент, -засмеялась Лаврова. -- Я ведь там и ваш портрет видела.

Лаврова оглядывалась в прихожей, разыскивая, куда бы ей сбросить пепел с сигареты, направилась к столику, на котором стояла большая тропическая раковина. Я опередил ее, подставив развернутую газету:

-- Если нет принципиальных возражений, пепел будем стряхивать сюда. Я ведь сейчас отличаюсь от Марселя тем, что прежде чем искать, обязан сторожить тот порядок, в котором мы все это застали.

Лаврова взглянула на меня, усмехнулась:

-- И опять вы правы. Я с тоской думаю об участи женщины, которая станет вашей женой. Я кивнул:

-- Я тоже. Для вас остается вариант личного самопожертвования. А теперь, как говорили дуэлянты, приступим, господа. Качанов, войдешь первым: вы с Марселем отрабатывайте след, а мы начнем свою грустную летопись.

Качанов снял с Марселя поводок, что-то шепнул ему на ухо и пустил в комнату. Я стоял, прислонившись к притолоке.

Собака, видимо, взяла след. Она занервничала, вздыбилась шерсть на загривке, судорожно подергивался нос -- черный, влажный, нежно-трепетный. Марсель перебежал комнату и исчез в спальне, потом снова вернулся, и двигался он все время кругами, иногда растягивая их и переворачивая в восьмерки, пока не выбежал обратно и прихожую, сделал стойку у дверного замка, и тут Качанов ловко и быстро накинул на него карабинчик поводка. Марсель стал скрести когтями дверь и вдруг неожиданно тонко взвыл: "У-у-юу" -- как от мгновенной внутренней боли. Качанов открыл дверь и выскочил вслед за овчаркой на лестничную площадку, потом раздался его дробный топот по ступенькам.

-- Прошу вас, -- сделал я широкий жест, приглашая войти в гостиную, и добавил, обращаясь к Халецкому, хотя Лаврова отлично поняла, что говорю я это для нее, и Халецкий это знал: -- Весь наш мусор -- окурки, бумажки и теде и тепе -- складывать только на газете в прихожей...

И поскольку мы все трое знали, кому адресовано это указание, осталось оно без ответа, вроде безличного замечания -- "уже совсем рассвело". Я подошел к портрету -- почему-то именно портрет больше всего привлекал мое внимание. Это была очень хорошая фотография, застекленная в дорогую строгую рамку. Часть стекла еще держалась, вокруг валялись длинные, кривые, как ятаганы, обломки, рядом на паркете засохли уже побуревшие пятна крови. Там, где капли упали на стекло, они были гораздо светлее. Одна длинная капля попала прямо на фото и вытянулась в конце дарственной надписи, как нелепый, неуместный восклицательный знак.

-- Королева Елизавета Бельгийская, -- сказал Халецкий, присевший рядом со мной на корточки.

-- Это написано или вы так думаете? -- спросил я, проверяя себя.

-- Знаю, -- коротко ответил эксперт. -- Жаль, я не понимаю по-французски -- интересно, что здесь начертано.

_ Наверное, что-нибудь такое вроде "Люби меня, как я тебя", -усмехнулся я.

Лаврова заглянула через мое плечо:

-- "Гениям поклоняются дамы и монархи, ибо десница их осенена Господом".

-- Вы это всерьез полагаете? -- обернулся я к Лавровой.

-- Это не я, это бельгийская королева так полагает, -- сказала Лаврова.

-- Н-да, жаль, что я не гений, -- покачал я головой.

-- А зачем вам быть гением? -- спросила Лаврова. -- Расположение монархов вас не интересует, а с поклонницами у вас и так, по-моему, все в порядке.

Я внимательно взглянул на нее, и мне показалось, что в тоне Лавровой досады было чуть больше, чем иронии.