Стоп-кадр   ::   Попов Валерий

Что за странная жизнь бурлит здесь, у заброшенного строения?

Перекидав в сани спрессованное кубами сено, я примчался обратно на скотный двор, перекидал сено через окно в фуражный отсек, потом распряг Букву и повёл её в конюшню.

У двухэтажного каменного общежития стояли четыре автобуса - какого-то странного, непривычного вида. Из первого автобуса вылез человек с чёрной бородой и поманил меня пальцем. Слегка испугавшись, ведя сзади Букву, я подошёл.

- Дело есть, - сказал он.

- Сейчас... только лошадь поставлю.

Я вошёл в тёмную конюшню и вдруг услышал, как колотится сердце. Что ещё за дело ко мне у этих людей, приехавших на таких необычных автобусах?

Походив по тёмному пахучему коридору, чуть успокоившись, я вышел. Бородатый человек при внимательном рассмотрении оказался довольно молодым, борода, видимо, была отпущена для важности.

- Привет... Ты здешний?

- В общем, да, - сказал я. - А что?

- Работаешь? - Он показал в сторону конюшни.

Я кивнул.

- С лошадью здорово умеешь! - сказал он.

Я кивнул, хотя понимал, что пора уже что-то мне сказать.

- В кино поработать хочешь? - спросил он.

Я сразу всё понял: и почему он ко мне приглядывается, и для чего эти огромные автобусы!

Вот это дело, действительно! Не то что сено возить!

...Сено можно провозить хоть всю свою жизнь, и в соседней деревне, может быть, будут тебя знать и больше нигде. А тут день работы - и выходишь на мировую арену!

Я кивнул. Он подумал, потом протянул руку, стащив перчатку:

- Зиновий... ассистент режиссёра.

Я молчал.

- Саша, - спохватившись, сказал я. - А эти автобусы - для съёмок?

- Именно, - сказал он. - Это вот - лихтваген, осветительную аппаратуру возит, а этот - тонваген - со звукозаписывающей... Камерваген съёмочная. А этот вообще для всего остального.

...Действительно, не известно, где ждёт тебя удача!

Казалось бы, уехал на глухую станцию, хотел отдохнуть - и вот!

Мы вошли в красный уголок, где сидел почему-то уже обиженный режиссёр.

- Яков Борисыч, - робко сказал Зиновий. - Отличный сельский хлопец! Видели бы, как распрягает.

- Это неважно, неважно! - подняв руки, закричал режиссёр.

- Понимаешь, - сбивчиво сказал мне Зиновий, - мальчик, который должен был у нас играть... заболел. Точнее, мама его стала вдруг против... Точнее, он сам не захотел.

- Понятно, - сказал я.

- Что понятно? Что тут может быть понятного-то?!! - закричал Яков Борисыч.

- Всё понятно, - сказал я. - Мальчик сниматься не может - вам нужен другой.

Зиновий и Яков Борисыч переглянулись. Потом мы с Зиновием вышли в коридор.

- В общем, я с ним поговорю, не беспокойся. Иди домой, приходи завтра, часов в одиннадцать.

- Я могу и раньше!

- Раньше не надо.

Я выскочил на мороз.

Сокращая дорогу, я лез по глубокому снегу. Одно время я чуть не заблудился, только случайно обернувшись, увидел освещённый розовым солнцем угол лаборатории.

Я вошёл к отцу в кабинет.

- А я в кино буду сниматься! - сказал я.

- Ну? Где?! - всполошился отец.

Я рассказал.

- О! А ко мне тоже приезжало кино! - толкнув меня ладонью и откинувшись, сказал он. - Программа "Сельский час"! Нет, ты скажи: ты видел или нет?

- Конечно, - сказал я.

Утром я проснулся, когда солнце уже ярко светило.

От крошек под обоями шли по стене длинные тени.

Я посмотрел на часы. Пол-одиннадцатого!

Какой-то я мальчик-спальщик!

Я попил чаю и выбежал на улицу. Для сокращения пути я снова пролез через заснеженный лес и выбрался к гостинице.

Вся группа стояла у крыльца гостиницы.

- Куда-то Зуев пропал, - озабоченно озираясь, говорил Зиновий.

- А я? Я разве не пропал? - подскочил к нему я.

Зиновий улыбнулся, но ничего не ответил.

- Ну так когда? - спросил я.

- Что когда?

- Сниматься?

- А-а-а-а. Пока не знаю.

- А разве вы... с Яковом Борисычем...