Стотринадцатая любовь поэта   ::   Дружников Юрий

Ободовская и Дементьев, огулом упрекая в предвзятости множество очевидцев, друзей и знакомых Пушкиных, пушкинистов от Анненкова и Бартенева до Щеголева и Вересаева, а также, походя, Цветаеву и Ахматову, цензурируют историю, отбрасывая все мнения, не подходящие под их иконографию. Если же упоминают таковые, то для того, чтобы сообщить: это "клеветнические измышления, доминировавшие до сих пор в пушкиноведении". Проделав эту работу, авторы без стеснения приходят к выводу: "необыкновенно душевно близки были Пушкин и его жена". В подобных словах миф пересказывается и в других работах этих авторов.

Если согласиться, что Гончарова была значительной личностью и вне шести лет брака с Пушкиным, то тогда биография ее не заканчивалась бы со смертью поэта. Однако в упомянутой уже работе Ободовской и Дементьева "Н.Н.Пушкина" юности и семи годам первого брака героини посвящено 288 страниц, а двадцати шести годам последующей жизни, включая второй брак, который продолжался 19 лет, -- 57 страниц, что фактически доказывает: как автономная личность Пушкина-Ланская не интересна.

Некоторые стихотворения или части стихов, созданные для других женщин, Пушкин легко перепосвящал, например, сперва Олениной, а затем другой невесте -- Ушаковой. Первая редакция "На холмах Грузии лежит ночная мгла" написана поэтом для своей старой любви Марии Раевской. Обосновывая эту "несомненную" переадресовку Пушкиным второй редакции стихотворения "к той, которая года два спустя станет его женой, матерью его детей", Д.Д.Благой элегантно писал: "Смена двух редакций -- своеобразная эстафета сердца".

Похоже, максимума мифология достигает в апокрифических исследованиях жены небезызвестного в прошлом главы Союза писателей СССР Георгия Маркова Агнии Кузнецовой "Под бурями судьбы жестокой", "А душу твою люблю" и "Долли", объединенных позже в монографию "Моя Мадонна", изданных массовыми тиражами на мелованной бумаге в шикарных переплетах.

В первой из этих работ Кузнецова подвязывает своих родственников к Гончаровой: оказывается, в Наталью был влюблен еще и крепостной предок Кузнецовой -- Петр, и жена Пушкина только и делает, что с симпатией говорит об этом мужике, представителе простого народа, так сказать, более правильной альтернативе Дантеса.

Из мимоходом сказанных поэтом или его женой фраз под видом исторических находок выстраиваются сказки из жизни жены поэта и даже шире -- деятельности всей семьи Гончаровых. Оказывается, например, что судьба Британской империи зависела целиком от бизнеса родственников Натальи Николаевны: "Весь английский флот ходил на гончаровых парусах".

Подтасовка истории заключается в том, что для воссоздания положительной личности жены великого поэта в 1831-37 годах используются в основном материалы 1844-63 годов, связанные с ее вторым браком. На молодую Наталью механически переносятся опыт, знания, качества характера зрелой женщины, пережившей трагедию, находившейся во втором супружестве, матери, родившей семерых детей. То, что она поняла, как вела себя после, уже состарившись, постулируется как то, что она понимала и что делала до. Например, в 1854 году, когда она с мужем приехала в Вятку, они приняли деятельное участие в вызволении Салтыкова-Щедрина из ссылки. Трудно себе представить, что Наталья занялась бы подобным общественно-значимым делом в молодости.

Объективным в оценке Натальи Николаевны стало принято считать не все свидетельства в совокупности, но прежде всего мнение Пушкина. А поскольку Пушкин канонизирован, то все, что он сказал и написал о своей жене, почитается исторически точным. Получается, что письма Пушкина -- это и есть "истина о жене поэта", как полагает В.В.Кунин, а все остальное, как он выражается, "поклепы и благоглупости".