Страсти-мордасти   ::   Горький Максим

Какая-то ходячая, кошмарная насмешка, и - веселая насмешка.

- Ну, давайте чай пить,- предложила она торжественно.

Самовар стоял на ящике рядом с Ленькой, озорниковатая струйка пара, выбиваясь из-под измятой крышки, касалась его плеча. Он подставлял под нее ручонку и, когда ладонь увлажнялась паром,- мечтательно щурясь, вытирал ее о волосы.

- Вырасту большой,- говорил он,- сделает мамка тележку мне, буду по улицам ползать, милостинку просить. Напрошу и выползу в чистое поле.

- Охо-хо,- вздохнула мать и тотчас тихонько засмеялась.- Раем видит поле-то, милый! А там - лагеря, да охальники солдаты, да пьяные мужики.

- Врешь,- остановил ее Ленька, нахмурясь.- Спроси-ка его, какое оно, он видел.

- А я - не видала?

- Пьяная-то!

Они начали спорить, совсем как дети, так же горячо и нелогично, а на двор уже пришел теплый вечер, в покрасневшем небе неподвижно стояло густое сизое облако. В подвале становилось темно.

Мальчик выпил кружку чая, вспотел, взглянул на меня, на мать и сказал:

- Наелся, напился,- даже спать захотелось, ей-богу...

- И усни,- посоветовала мать.

- А он - уйдет! Ты уйдешь?

- Не бойсь, я его не пущу,- сказала женщина, толкнув меня коленом.

- Не уходи,- попросил Ленька, прикрыл глаза и, сладко потянувшись, свалился в ящик. Потом вдруг приподнял голову и с упреком сказал матери:

- Ты бы вот выходила за него замуж, венчалась бы, как другие бабы,- а то валандаешься зря со всяким... только бьют... А он - добрый...

- Спи, знай,- тихо сказала женщина, наклонясь над блюдцем чая.

- Он - богатый...

С минуту женщина сидела молча, схлебывая чай с блюдечка неловкими губами, потом сказала мне, как старому знакомому:

- Так вот мы и живем тихонько, я да он, а боле никого. Ругают меня на дворе - распутная! А - что ж? Мне стыдиться некого. К этому же - видите, как я снаружи испорчена? Всякому сразу видно, для чего я гожусь. Да. Уснул сынок, утешеньишко мое. Хорошее дитя у меня?

- Да. Очень!

- Не налюбуюсь. Умница ведь?

- Мудрец.

- То-то! Отец у него - барин был, старичок; этот - как их зовут? Конторы у них,- ах ты! Бумаги пишут?

- Нотариус?

- Вот, он самый! Милый был старичок... Ласковый. Любил меня, я горничной у него жила.

Она прикрыла тряпьем голые ножки сына, поправила под его головой темное изголовье и снова заговорила, легко так:

- Вдруг - помер. Ночью было, я только ушла от него, а он ка-ак грохнется на пол,- только и житья! Вы - квасом торгуете?

- Квасом.

- От себя?

- От хозяина.

Она подвинулась поближе ко мне, говоря:

- Вы мною, молодой человек, не брезгуйте, теперь уж я не заразная, спросите кого хотите в улице, все знают!

- Я не брезгую.

Положив на колено мне маленькую руку со стертой кожей на пальцах и обломанными ногтями, она продолжала ласково:

- Очень я благодарна вам за Леньку, праздник ему сегодня. Хорошо это сделали вы...

- Надобно мне идти,- сказал я.

- Куда? - удивленно спросила она.

- Дело есть.

- Останьтесь!

- Не могу...

Она посмотрела на сына, потом в окно, на небо и сказала негромко:

- А то - останьтесь. Я рожу-то платком прикрою... Хочется мне за сына поблагодарить вас... Я - закроюсь, а?

Она говорила неотразимо по-человечьи,- так ласково, с таким хорошим чувством. И глаза ее - детские глаза на безобразном лице - улыбались улыбкой не нищей, а человека богатого, которому есть чем поблагодарить.

- Мамка,- вдруг крикнул мальчик, вздрогнув и приподнявшись,- ползут! Мамка же... иди-и...

- Приснилось,- сказала мне она, наклонясь над сыном.

Я вышел на двор и в раздумье остановился,- из открытого окна подвала гнусаво и весело лилась на двор песня, мать баюкала сына, четко выговаривая странные слова:

Придут Страсти-Мордасти,

Приведут с собой Напасти;

Приведут они Напасти,

Изорвут сердце на части!

Ой беда, ой беда!

Куда спрячемся, куда?

Я быстро пошел со двора, скрипя зубами, чтобы не зареветь.