Визитная карточка хищницы   ::   Борохова Наталья

Требующих было много: лидер одной известной политической партии, руководители высшего и среднего звена, звезды шоу-бизнеса, коллективы детских садов, больниц. Пришло даже послание, подписанное американскими журналистами. Некая Дейна Эванс, расфуфыренная эксцентричная особа, почтила своим присутствием областную прокуратуру. Отказать ей в приеме было бы неприлично, и бедняги-следователи, собрав скудный школьный запас английских выражений, попытались ей объяснить, что Суворов – это «рашн мафия». Начальник следственного отдела старался больше других: он закатывал глаза, изображал «пиф-паф». Неизвестно, что поняла американская журналистка, но она явно была недовольна. Скорчив выразительную мину, что означало, по-видимому, «фи!», она удалилась, покачивая крутыми бедрами. Следователи остались в недоумении: чего ждать – международного скандала или даже появления самого американского президента?

Немало хлопот доставил и ближайший помощник Александра – Зверев. Отличаясь недюжинной физической силой, свирепостью дикого кабана, он конфликтовал со всеми и с каждым, на контакт со следствием не шел. Чтобы нейтрализовать влияние Суворова, Зверева поместили в другой следственный изолятор в селе Калач. Но и оттуда периодически приходили жалобы: неподчинение, ссоры, драки и прочее.

Более разумно держался Олег Марьин. Он воспринял свой арест как ситуацию, которую при любых условиях необходимо пережить. Поскольку он в отличие от многих других приближенных Суворову лиц обладал высокоразвитым мышлением, житейской изворотливостью и практической жилкой, иметь с ним дело было занятием менее опасным и обременительным, хотя и не более полезным, чем с остальными. Он не поносил следователей и оперсостав, мило улыбался, давал какие-то показания, но толку от всего этого было чуть. Он хитро вводил всех в заблуждение, и подкопаться к его словам было крайне сложно.

То, что на обвиняемых оказывался жестокий прессинг, причем дело не ограничивалось только психологическим воздействием, было Котеночкину известно. Он не порицал насилия, поскольку считал это необходимым злом. Но было очевидно, что арестованные боятся больше возмездия Суворова, чем тумаков оперативных работников. Некий Гурвич, оказавшийся не в меру откровенным, был поощрен следствием изменением ему меры пресечения на залог. Но воспользоваться желанной свободой он смог весьма ограниченно. Погуляв пару недель по улицам родного города, он был обнаружен в сточной канаве с пулевыми ранениями в голову.

Положение было более чем серьезным. Несмотря на зеленый свет, данный из Москвы, следователи столкнулись со значительными сложностями. Все инкриминируемые Суворову преступления были в свое время заблокированы неустановлением лиц, подлежащих привлечению к уголовной ответственности. Со дня совершения многих деяний прошли годы, и установить все детали происшедшего было задачей невыполнимой… Часть подозреваемых, успевших вовремя сориентироваться, ушла в бега. Часть суворовского окружения, не установленная следствием и замаскированная под обычных горожан, объявила партизанскую войну. Свидетели, напуганные до невозможности, в прокуратуру шли неохотно, откровенно пренебрегая повестками и телефонными приглашениями. На допросах лепетали что-то невразумительное, краснели, бледнели, использовали любую возможность, чтобы освободиться от дотошного внимания правоохранительных органов. Сроки следствия и сроки содержания под стражей продлевались без проблем, но реальных достижений было маловато. Отсутствовала четкая стратегия расследования, схема действий. Нужна была информация. И эту информацию должен был дать кто-то из близких Суворову лиц.

Просматривая видеоматериал еще тогда, несколько месяцев назад, Котеночкин напряженно размышлял.