Страх вратаря перед одиннадцатиметровым   ::   Хандке Петер

Портье закрыл дверь — Блох успел разглядеть еще стремянку с суповой миской на верхней ступеньке — и, только став за конторку, приготовился ответить. Но Блох уже расценил закрытие двери как отказ и поднялся к себе в номер. Лишь перед одной из дверей в длинном коридоре он увидел пару обуви; в комнате он скинул, не развязывая шнурков, ботинки и тоже поставил их перед дверью. Лег на постель и тотчас уснул.

Среди ночи его ненадолго разбудила ссора в соседнем номере; а может, просто слух его был так раздражен внезапным пробуждением, что он принял голоса за стеной за голоса ссорящихся. Он ударил кулаком в стену. После чего послышался шум льющейся из крана воды. Потом кран завернули; стало тихо, и Блох снова уснул.

На следующее утро Блоха разбудил телефон. Спрашивали, намерен ли он оставить за собой номер еще на одну ночь. Разглядывая свой портфель на полу — в комнате не было скамеечки для чемоданов, — он сразу же ответил «да» и положил трубку. Взяв из коридора ботинки, так и оставшиеся не вычищенными, видимо, из-за воскресного дня, он, не позавтракав, покинул гостиницу.

На Южном вокзале он в туалете побрился электробритвой. Принял душ в одной из душевых кабин. Одеваясь, он прочитал в газете спортивный отдел и судебную хронику. Через некоторое время, еще читая — в кабинах вокруг стояла относительная тишина, — он вдруг почувствовал себя хорошо. Прислонился, уже одетый, к стенке кабины и пнул носком ботинка деревянную скамью. Шум вызвал снаружи вопрос уборщицы и вслед за тем, так как он не ответил, стук в дверь. Блох опять не ответил, тогда женщина хлопнула полотенцем (или еще чем-то) по дверной ручке и ушла. Блох, стоя, дочитал до конца газету.

На площади перед вокзалом он встретил знакомого, собиравшегося ехать в пригород главным судьей на матч команд низшего класса. Блох принял его слова за шутку и включился в игру, уверяя, что в таком случае он вполне может его сопровождать в качестве судьи на линии. Даже когда знакомый в ответ развязал холщовую сумку и показал ему судейскую форму и сеточку с лимонами, Блох опять-таки воспринял и эти предметы за своего рода шутовской реквизит и, продолжая подыгрывать знакомому, заявил, что готов носить за ним и холщовую сумку, раз уж он его сопровождает. Мало того, в пригородном поезде с сумкой на коленях ему все еще казалось, будто он — поскольку в этот полуденный час купе было почти пустым — продолжает все тот же фарс лишь забавы ради. Какое, однако, отношение имело почти пустое купе к его дурачеству, Блох не вполне понимал. Знакомый с холщовой сумкой ехал в пригород и он, Блох, его сопровождал, они вместе обедали в местном трактире и вместе отправились, как выразился Блох, «на заправское футбольное поле» — все это, даже когда он один ехал обратно в город — матч ему не понравился, — показалось ему притворством. Не засчитывается, — подумал Блох. На площади перед вокзалом он, к счастью, никого не встретил.

Из телефонной будки на краю парка он позвонил своей бывшей жене; она сказала, что у нее все в порядке, но сама его ни о чем не спросила. Блоха не оставляло беспокойство.

Он уселся за столик в летнем кафе, открытом, несмотря на холодное время года, и заказал себе пива. Когда спустя четверть часа никто с пивом так и не появился, он ушел; к тому же его слепила не покрытая скатертью металлическая столешница. Он остановился у окна ресторанчика; посетители сидели там перед телевизором. Некоторое время Блох тоже смотрел на экран. Но кто-то из этих людей повернулся в его сторону, и он двинулся дальше.

В Пратере он ввязался в драку. Какой-то тип, подскочив сзади, стянул ему на локти пиджак, а другой наподдал ему головой под подбородок. Блох слегка присел и пнул ногой переднего. В конце концов оба оттеснили его за кондитерский киоск и сбили с ног. Он упал, а они ушли. В уборной Блох вытер лицо и почистил костюм.