Ступени   ::   Косинский Ежи

Президент, опять-таки по слухам, примкнул к партии рабочих, убежденный, что ей окажет помощь соседняя держава, где такая же партия находилась у власти уже почти два десятилетия.

Мне представилась редкостная возможность: до этого мне не случалось быть ни свидетелем, ни участником революций. Я только читал о них в газетах или видел по телевизору.

Я уволился с работы и на следующий день уже садился в самолет. После посадки в окруженном рядами пальм аэропорту далекой страны я заехал в маленькую гостиницу, где оставил чемодан, а затем смешался с бродившими по городу толпами. Все чаще и чаще попадались вооруженные люди с флагами. Поскольку я не понимал местного языка, я изображал из себя глухонемого, и небезуспешно.

Каждая группа, к которой я примыкал, принимала меня за своего. Они вручали мне оружие и знамена, как будто считали, что для увечного нет более естественного дела, чем сражаться за будущее их страны.

Как-то раз ранним вечером столицу потрясла серия взрывов. Когда меня посадили в огромный грузовик с оружием, я понял, что переворот начался. Мы ехали по полутемному городу, выхватывая фарами из темноты другие вооруженные отряды, пересекавшие наш путь или скрывавшиеся за перевернутыми автобусами и импровизированными баррикадами. Вскоре мы увидели трупы, которые лежали на тротуарах в лужах крови, словно оброненные кем-то мешки с зерном. Мы ехали за город, и к нам присоединялись все новые и новые группы вооруженных людей. Грузовик остановился, и мы спрыгнули на землю, сжимая в руках винтовки и длинные ножи. Вскоре мы окружили какие-то здания. Несколько человек вошли внутрь, прочие остались ждать снаружи.

Затем начали выводить арестованных. Многие из них были полураздеты. Они не понимали, что происходит. Некоторые пытались задавать вопросы или что-то сказать, но их заставили замолчать. Внутри зданий кричали женщины и плакали дети. Арестованных становилось все больше и больше, и вскоре их набралось уже несколько десятков.

Наш командир приказал арестованным встать лицом к стене. Я был уверен, что их сейчас расстреляют. Я не хотел участвовать в казни и жестами предложил соседу обменять мою винтовку на его длинный нож. Тот согласился. Я уже хотел было спрятаться за грузовиком, но меня грубо вытолкнули вперед другие люди, вооруженные, как и я, ножами. Каждому из нас приказали встать за спиной у одного из арестованных.

Я огляделся: вооруженные люди, возбужденные и готовые ко всему, стояли со всех сторон. Только тут я понял, что арестованных собираются обезглавить. Если я откажусь выполнить приказ, меня постигнет участь тех, кто стоял передо мной. Я не мог видеть их лиц, но лезвие моего ножа теперь находилось в нескольких дюймах от их одежды.

Это немыслимо, подумал я, мне придется полоснуть по горлу другого человека только потому, что цепь событий поставила меня у него за спиной. То, что мне предстояло совершить, было неизбежно, но в то же время настолько нереально, что лишалось всякого смысла. До какой-то степени я уже больше не был самим собой, и поэтому все происходящее становилось в некотором смысле воображаемым. Я представил, что я — это кто-то другой, спокойный и сосредоточенный, готовый в любой момент применить оружие, чтобы устранить препятствие у себя на пути. Я знал, что у меня хватит решимости. Я вспомнил, как мастерски в свое время валил молодые деревца. Я снова услышал, как они скрипят и стонут, падая на землю, почувствовал, как они дрожат перед падением, и вспомнил, что я всегда успевал отпрыгнуть в сторону от падающего ствола и только кончики веток задевали меня по ногам.

…

Когда я умру, я стану для тебя еще одним воспоминанием, которое порой без спросу навещает тебя, путая твои мысли и смущая твои чувства. А затем в этой женщине ты узнаешь себя.