Ступени   ::   Косинский Ежи

У туриста изо рта капала кровь, он был без сознания. Его подняли и на руках внесли в кафе. Инструктор несколько минут сидел на ступеньках лестницы у входа в кафе, обхватив руками голову. Девушка расстегивала на нем лыжную куртку. Пришла машина «скорой помощи», туриста положили на носилки и увезли. Я проводил его взглядом и снова посмотрел в сторону лестницы. Инструктора и девушки там уже не было.

Долгое время инструктор не попадался мне на глаза. И вот как-то вечером я увидел его вместе с той самой пациенткой.

В каменной кладке, ограждавшей отель, была маленькая ниша, и в ней они укрылись от сильного ветра, который поднял такие вихри снежной пыли, что издали поля казались штормовым морем. Клубящиеся снежные вихри с ревом проносились по склонам только для того, чтобы рассыпаться ворохом гусиных перьев над глубокими расселинами. Инструктор стоял спиной к стене, прижимая к себе девушку. Луч фонаря, качавшегося над шедшей вдоль стены дорожкой, время от времени выхватывал из темноты их фигуры. Голова девушки покорно и нежно лежала у мужчины на груди. Сильные руки мужчины крепко держали девушку за плечи. Порыв вьюги приподнял полы ее пальто, и на мгновение мне показалось, что у девушки выросли крылья, которые вот-вот поднимут ее в воздух и унесут — прочь от этих запорошенных полей, от этой каменной ограды, да и от меня тоже. В голове у меня созрело решение.

На следующий день я нашел повод для визита в санаторий. Пациенты в ярких пуловерах и брючках в обтяжку прогуливались по коридорам. Некоторые дремали, завернувшись в одеяла, на террасе. Тонкие тени лежали на пустых шезлонгах, и порывы колючего ветра, прилетавшего с горных вершин, трепали обтягивавший их брезент.

В одном из шезлонгов я увидел ту самую девушку. Шаль, наброшенная на плечи, подчеркивала длину ее красивой загорелой шеи. Я застыл, глядя на девушку; она посмотрела задумчиво на меня в ответ и улыбнулась. Моя тень упала на нее, когда я подошел поближе, чтобы представиться.

Санаторные правила были очень строгими, и мне позволяли проводить в ее палате не более двух часов в день. Мне не удавалось подсесть к девушке поближе — она этого не позволяла. Она была очень больна и беспрестанно кашляла. Часто у нее горлом шла кровь. Тогда ее лихорадило, щеки покрывал нездоровый румянец, а руки и ноги сильно потели.

Но в один из моих визитов она вдруг попросила меня заняться с ней любовью. Я запер дверь. Когда я разделся, она велела мне посмотреть в большое зеркало, стоявшее в углу комнаты. Я увидел в зеркале ее отражение, и наши глаза встретились. Затем она встала с постели, скинула халат и подошла к зеркалу сама. Она стояла перед зеркалом и одной рукой трогала мое отражение в нем, а другой гладила свое тело. Мне хорошо были видны ее груди и бедра. Она ждала, пока мне вполне удастся представить, что это я стою в зеркале и что это мою плоть трогают ее руки и губы.

Но стоило мне сделать шаг к ней, как она останавливала меня тихим, но решительным голосом. Мы еще несколько раз занимались любовью подобным образом: она — стоя перед зеркалом, я — глядя на нее издалека.

Время оставшейся ей жизни постоянно уточнялось при помощи различных приборов, высвечивалось на рентгеновских снимках, вычислялось в таблицах и заносилось в историю болезни целой ордой врачей и медсестер. Ее существование поддерживалось при помощи иголок, воткнутых в вены и грудную клетку. Она вдыхала жизнь из кислородных баллонов и выдыхала в отводные трубки. Мои короткие визиты все чаще и чаще прерывались вторжением докторов, сестер и санитаров, которые являлись, чтобы сменить кислородный баллон или дать новое лекарство.

Как-то раз пожилая монахиня остановила меня в коридоре. Она спросила, знаю ли я, чем занимаюсь.