Суер   ::   Коваль Юрий Иосифович

Ну, откушали мы суфле, поплыли назад. Смотрим - Чугайло жив-здоров, бегает по острову вокруг сухого дерева.

- Неужто еще не развлекся? - удивился Суер.

А боцман, как увидел нашу шлюпку, стал камнями кидаться. Во многих он тогда попал.

Высадились мы на остров, связали боцмана, сели под дерево и рассуждаем: что же дальше делать? Забросает же камнями, ватрушка!

Сидим эдак, вдруг слышим, Кацман кричит:

- Почки! Лоцман кричит:

- Почки!

И пузырьки какие-то лопаются!

Батюшки-барашки! На ветвях-то сухого дерева появились настоящие растительные почки! И лопаются, а из них листочки выскакивают. Растительные!

- Боцман! - Суер кричит. - Откуда почки?

- Не знаю, - мычит боцман, мы-то ему в рот кляп засунули, чтоб не плевался. - Не знаю, - мычит.

Вынули мы кляп, а боцман все равно ничего не знает. Засунули обратно, и капитан спрашивает:

- Живете на острове, а про почки не знаете. Как же так?

- Они раньше не лопались, - через кляп мычит.

- Развиваются! - закричал Кацман, и мы увидели, что листочки позеленели, а из-под них цветы расцвели.

Бросили мы боцмана, кинулись цветы нюхать. Только нанюхались - цветы все опали.

- Что же теперь делать? - спрашиваем капитана. - Опали наши цветочки!

- Ждать появления плодов, - размыслил Суер.

И плоды не заставили себя ждать. Вначале-то появились такие маленькие, зелененькие, похожие на собачью мордочку, а потом стали наливаться, наливаться. Лоцман цоп с ветки пло-дочек - и жрет!

Капитан хлопнул его по рукам:

- Незрелое!

- Я люблю незрелое! Люблю! - плакал лоцман и жадно, как лягушонок, хватал плодочки.

Связали мы лоцмана и стали ждать, когда плоды созреют. И вот они созрели прямо на глазах.

- Неужели груши? - восхищался Пахомыч.

- Ранет бергамотный?! - мычал через кляп боцман. Накидали мы целую шлюпку груш, развязали боцмана с лоцманом и отбыли на "Лавра".

Потом-то, уже на борту, мы долго размышляли, с чего это сухая груша столько вдруг всего наплодоносила.

- Она расцвела от наших благородных поступков, - сказал Кацман.

- Каких же это таких?

- Ну вот, мы бросили боцмана на острове. Какой это был поступок: благородный или не благородный?

- Благородный, - сказал Пахомыч. - Он нам всего "Лавра Георгиевича" заплевал.

Сэр Суер-Выер засмеялся и выдал старпому особо спелую и гордую грушу.

- Ну нет, - сказал он, - благородный поступок был, когда мы за ним приехали. И груше это явно понравилось.

- Ерунда, кэп, - сказал боцман, вынимая изо рта очередной кляп свой. Пока я бегал по острову, я ей все корни обтоптал.

Разгоряченный грушами лоцман запел и заплясал, и боцман, раскидывая кляпы, затопал каблуком. Мы обнялись и долго танцевали у двери мадам Френкель:

Мадам! Спасите наши души! От поедания плодов! А то мы будем кушать груши До наступленья холодов!

Эх, и хороший же тогда у нас получился праздник! Ну, прямо Самсон-Сеногной!

Глава XIII Славная кончина

Я совсем забыл сказать, что с нами тогда на борту был адмиралиссимус. Звали его Онисим.

И многим не нравилось поведение адмиралиссимуса. Герой Босфора, мученик Дарданелл, он совсем уже выжил из ума, бесконечно онанировал и выкрикивал порой бессвязные команды, вроде:

- Тришка! Подай сюда графин какао, сукин кот!

В другой раз он беспокойно хлопал себя по лысинке, спрашивая:

- Где мой какаду? Где мой какаду?

Чаще же всего он сидел на полубаке и шептал в пространство:

- Как дам по уху - тогда узнаешь!

Матросы не обижали старика, а Суер по-отечески его жалел.

Один раз Суер велел боцману переодеться Тришкой и подать Онисиму графин какао. Какао, как и Тришка, было поддельным - желуди да жженый овес, кокосовый жмых, дуст, немного мышьяка - но адмирал выпил весь графин.

- Где мое какаду? - распаренно расспрашивал он. Суер-Выер велел нам тогда поймать на каком-нибудь острове какаду.