Сумма одиночества   ::   Буйда Юрий

Вдруг проснувшись, я увидел ее в дверях: она вскинула сумочку на плечо и шагнула за порог,- я с трудом, еще не понимая, сон это или явь, сполз с кровати, кое-как оделся и побежал вниз, на звук ее шагов. Улица тонула в густом утреннем тумане, наползавшем с Преголи,- и я увидел, увидел ее уходившую, уходящую, исчезающую, чтобы - пока жива моя память, пока жива наша память, пока живы эти строки - оставалась надежда на встречу...

Надо ли объяснять, почему я сжег нашу переписку?

Как ни прибавляй ходу, от него не оторваться. Он загнал меня в безлюдную ночную улицу с немногими фонарями, бросающими тускло-желтые пятна на сплошные бетонные заборы, за которыми высятся решетчатые скелеты подъемных кранов, трубы и башни. Улица кажется бесконечной. Никакого укрытия. Я слышу тяжелое дыхание преследователя - и снова бросаюсь бежать. Похоже, долго мне не выдержать. Забор справа вдруг обрывается - я сворачиваю к многоэтажному дому с выбитыми окнами и дверями. Но мгновенная вспышка надежды - затеряться в лабиринте этажей, коридоров, комнат тотчас сменяется отчаянием: дверь, в которую я метнулся, вела в тупик. Я прижимаюсь спиной к шершавому кирпичу, медленно опускаюсь на корточки, шарю по загаженному полу в поисках обломка кирпича или палки,- дыхание и шаги преследователя приближаются, вот он уже метрах в пяти, нет, метрах в трех от меня, сердце болит, мышцы сводит, я уже различаю его черный силуэт, он останавливается... "Боже! - с трудом выдавливаю я из пересохшего горла.- Ну что вам от меня нужно?" "Вот уж нет! - со злобой в голосе возражает он.- Чего вы от меня хотите? Ведь это ваш сон".

Быть может, самое любопытное в процессе чтения - неуловимый момент превращения читающего в читаемое, читателя - в книгу, которая в какой-то миг начинает нас читать. И даже странно, почему, дочитав до конца, мы не меняемся физически:

ведь за эти часы или дни прожито столько новых жизней и заново собственная.

Иногда это ощущение вызывает у меня радость, иногда - ужас.

Читая Рильке, я становлюсь деревом на склоне холма, вчерашней улицей, верностью привычкам, самой ночью, всей жизнью - оставаясь собою, всеми людьми...

Мусульмане убеждены в том, что текст Корана до поры хранился под престолом Аллаха. Во время ночных бдений Магомета на горе Хира близ Мекки ему явился ангел Джибрил, заставивший неуча-простеца прочесть текст священной книги. И Магомет стал Тем-Кто-Прочитал - "печатью пророков", основателем ислама и создателем мусульманского государства. Таков был выбор читателя, который, по существу, стал книгой - Аль Китаб: он был избран Аллахом, и он избрал Аллаха.

В своей "Исповеди" святой Августин рассказывает, как однажды он сидел в задумчивости под смоковницей и вдруг услышал детский голос: "Tolle, lege!" - "Возьми, читай!" Он открыл Библию наугад и прочел: "...облекитесь в Господа Иисуса Христа..." С этого началось его обращение в христианство.

Рильке полагал, что наша жизнь - истолкование мира, который есть проявление подлинного бытия, то есть Бога (впрочем, его Бога трудно идентифицировать с определенной религией). Запечатленный на бумаге сон литература - и есть подлинная жизнь, Бог иудеев и эллинов, мусульман и христиан.

У сновидений нет ни прошлого, ни будущего, их время - всегда.

В одной из Дуинских элегий - в Восьмой - поэт писал, что те, кому зримо истинное бытие, оставляют смерть позади и следуют за Богом в вечность. Так Данте почтительно следует за Вергилием и Бернаром Клервоским, путешествуя in aeternis temporalia, как выразился богослов раннего Средневековья Ириней Лионский,- во времени вечности.

Шелленгианец Краузе утверждал, что Бог есть единство взаимодействующих духа и тела - прообраз, модель грядущего единства человечества.