Святой конунг   ::   Хенриксен Вера

Кальва же они не упрекали ни в чем; они относились к нему с тем же доверием, что и раньше. Потому что распространилась молва о том, что до начала сражения он ездил в пограничье, хотя сам Кальв никому об этом не говорил.

Но поскольку никто в открытую не выражал своей враждебности по отношению к ней, Сигрид не принимала близко к сердцу эти разговоры; иного она и не ждала от людей, всегда держащих нос по ветру. Она лишь с презрением думала о том, что среди них нет такого человека, как Блотульф, слишком гордого, чтобы принять ее помощь. Во всяком случае, ничего подобного она не замечала, навещая больных и неимущих.

Энунд отправился в Эгга, чтобы поговорить со священником Йоном, и они с Сигрид расстались во дворе.

Сигрид нашла Кальва в старом зале; он сидел на почетном сидении и неподвижно смотрел в пространство. И он заметил ее только тогда, когда она заговорила.

В эту зиму Кальв был в плохом настроении и пил больше обычного. За то время, что Сигрид знала его, он не раз напивался, но в последнее время промежутки между запоями становились все короче и короче, и в это утро он был явно под хмельком.

Сигрид вздохнула.

Кальв медленно повернулся к ней, когда она назвала его по имени; казалось, он пытается собраться с мыслями.

— Как дела с мальчиком? — спросил он наконец.

— Он пришел в себя.

— Ему помогло какое-нибудь лечебное средство?

— Нет.

— Так что же тогда?

— Я не знаю. Но его мать молилась всем известным ей святым; возможно, кто-то из них помог ему.

— И она называла короля Олава… — не спрашивая, а утверждая, произнес он. И когда Сигрид кивнула, он тяжело откинулся на спинку стула. Она продолжала стоять, словно ожидая, что он скажет что-то, но он молчал. Она стала перебирать свои ключи.

— Будь разумным, Кальв! — вырвалось у нее наконец, и в голосе ее не звучало раздражения. — Ты сам мучаешь себя, выискивая признаки святости короля! Он не станет более святым оттого, что жена хюсмана из Стейнкьера упомянула его имя вместе с другими святыми!

— Он был святым, — угрюмо произнес Кальв, — Бог давал нам это понять своими знамениями.

— Мне кажется, это должен решать епископ. И я не слышала о том, что он принимает эту болтовню всерьез.

— Ему придется это признать, — мрачно произнес Кальв.

— Тебе следовало бы послушать священника Йона, который говорит, что каждый день приносит свои неприятности, — сказала Сигрид, — и к тому же я не понимаю, как ты мог поверить, что король был святым, после всего того, что ты знал о нем.

— Не важно, что он делал раньше! — сказал Кальв, внезапно вскакивая с места. — Я сам видел, что он умер смертью святого!

Сигрид не ответила. Кальв закрыл руками лицо.

— Я убил святого, — тихо сказал он.

— Короля убил не ты.

— Я вел к победе бондов.

— Ты сам знаешь, что выбора у тебя не было. Ты сделал все, чтобы заключить мир с Олавом.

— Если бы я не подзадоривал перед битвой войско бондов, никакого сражения не состоялось бы.

— У тебя были все основания для гнева. И после того, что произошло, никому бы в голову не пришло ожидать от тебя, что ты сдашься на милость королю.

Он ничего больше не сказал. Некоторое время она стояла и смотрела на него, потом ушла. Они не в первый раз уже говорили об этом, и она давно уже поняла, насколько бесполезно перечить ему.

Тоска стала овладевать им по мере того, как усиливались слухи о святости конунга Олава. И Кальв, всегда бывший твердым в своей христианской вере, начал размышлять. Но он размышлял не так, как это делал Эльвир, он не пытался разобраться в трудностях; он просто увязал в них все больше и больше.

Сигрид не раз пыталась помочь ему, настраивая его на то, что она называла здравомыслием. Она чувствовала, что должна вырвать его из когтей тоски; она понимала, что отчасти виновата в том, что произошло в Стиклестаде.