Тайная любовь княгини   ::   Сухов Евгений

Многие из них не владели даже луком и в глаза не видели пищалей, но уже через три месяца они ненамного отличались от прочих ратников и воевали за ливонские земли так же крепко, как если бы бились за родной дом.

Михаил Глинский посматривал уже на Киев; он сумел даже заручиться поддержкой Менгли-Гирея, однако точно такую же помощь крымский хан обещал Сигизмунду и, не стесняясь, пополнял свою казну как московскими гривнами, так и польскими злотыми.

Михаил Львович Глинский показал себя умелым политиком: ему, известному едва ли не во всех королевских дворах Европы, не составляло большого труда раздобыть опытных пушкарей и ратоборцев, и тремя месяцами позже он сумел взять Смоленск.

Младшие воеводы поздравляли Глинского с победой, и мало кто сомневался, что Смоленск отойдет к личным владениям князя с той же легкостью, с какой Малый Ярославец стал вотчиной Михаила Львовича.

Глинский уже подбирал кафтан, в котором явится на двор к Василию Ивановичу, чтобы из рук государя получить права на Смоленск, когда дверь стольной комнаты распахнулась и на пороге предстал дьяк [12] Боярской Думы.

— Боялся не застать тебя, князь, — тихим голосом произнес статный молодец. — Государь наш грамоту тебе отписал.

— Что в ней? — спросил Михаил Львович, предчувствуя недоброе.

— В ней-то… — Дьяк по-хозяйски расселся на скамье. — Хм… отписано. Смоленск русским градом был, русским градом и впредь пущай останется. У Михайло Глинского земель и без Смоленской волости предостаточно. Кто знает — отдашь ему Смоленск, а потом силой назад забирать придется.

Михаил Львович поморщился, но обиду сумел проглотить молча.

Дьяк черпнул ковшиком прохладный квасок из огромной бадьи и важно продолжал:

— Государь повелел тебе быть немедля в Москве. В санях шуба новая лежит, государь пожаловал тебе за старание. Тебе она, князь, кстати будет — твоя-то хоть и дорогая, но молью на локтях побита.

— Передай, дьяк, государю Василию Ивановичу, что я рад буду принять любой его подарок.

Вечером, когда гонец уехал в Москву, Михаил Львович долго разглядывал государев гостинец — красивую соболиную шубу. Вдосталь полюбовавшись тонкой скорняжной работой, он бросил подарок в полыхающую топку.

— Захар! — позвал князь своего верного слугу.

— Я здесь, господин, — мгновенно явился холоп на строгий голос Глинского.

— Ты можешь сказать, что я был несправедлив к тебе?

— Нет, господин, — кротко улыбнулся отрок. [13] — Ты осыпал меня милостями, о которых я и мечтать нe смел.

— Можешь ли ты меня укорить в том, что я не доверял тебе?

Захар помнил ночные прогулки с князем по Риму и Мадриду — грязные таверны с крикливыми, но доступными хозяйками и великосветские гостиные с изысканными, но не менее податливыми матронами. Многие тайны намертво связали князя и его холопа.

— Ты всегда доверял мне, господин.

— Сейчас я хочу доверить тебе не только тайну, но и свою жизнь. — Михаил Глинский протянул Захару письмо. — В этой грамоте я прошу милости и обещаю быть королю верным вассалом, если он отпустит мне тяжкие прегрешения. Если Сигизмунд даст тебе охранную грамоту, я возвращаюсь в Вильно. Ты все понял?

— Да.

— Если ты попадешься с письмом к московитам, то меня казнят.

— Понимаю, господин. — Уста Захара обратились в камень.

— А теперь ступай.

Сигизмунд долго не мог поверить в такую удачу. Он готов был не только простить бывшего вассала, но и прибавить к его прежним землям огромную волость, чтобы досадить русскому государю и заполучить назад лучшего воеводу. Не мешкая, он отписал охранную грамоту, которую скрепил личной подписью и королевской печатью.

— Я могу выделить в твое сопровождение большой отряд. — Польский король боялся упустить удачу.

— Мне очень лестно слышать о таком предложении.