Там, вдали   ::   Шукшин Василий

Фонякин поднялся.

-- Иди сюда, -- сказал он.

Ольга помедлила секунду, подошла.

Отец ударил ее по щеке. И потом еще раз и еще... Ольга попятилась от него.

-- Еще, -- попросила.

Фонякин шагнул и ударил еще.

-- Шлюха.

-- Еще бей!

-- Шлюха! Вон из... -- Фонякин задыхался.

-- Еще бей! -- требовала Ольга.

Фонякин схватился за сердце, стал торопливо искать глазами место, куда присесть. Он сделался белый, губы по-синели...

-- Папа! -- вскрикнула Ольга. -- Папа, что с тобой?

Вбежала мать.

-- Паша!

-- Не орите! -- с трудом сказал Фонякин, осторожно опускаясь в кресло. -- Дай глицерин. Скорей. В баночке...

Жена нашла нитроглицерин, Фонякин проглотил таб-летку, откинулся на спинку кресла, закрыл глаза. Женщи-ны замерли около него.

Долго все молчали.

-- Седин не пожалела, -- негромко заговорил Фонякин, не открывая глаз. -- Не пощадила...

-- Папа, при чем здесь ты?

Мать дернула дочь за руку, показала глазами на дверь. Ольга вышла.

-- Отец, конечно, ни при чем. Эх, вы...

-- Паша, успокойся. Ну не надо сейчас-то...

-- Ты замолчи! -- Фонякин вздохнул и сам замолчал. Только часто и глубоко дышал.

Вечером Ольга ушла из дома. Совсем.

Через два дня приехал Петр.

Тещи дома не было, Петр прошел в комнату Фонякина.

Павел Николаевич лежал в кровати.

-- Что, опять? -- спросил Петр. Даже не поздоровался.

Фонякин за эти два дня изменился до неузнаваемости: глаза впали, нос заострился, как у покойника, на щеках, в морщинах залегли нехорошие тени.

-- Сядь, Петро, -- сказал он. Сам несколько приподнял-ся на полушках. -- Как дома?

-- Тетку схоронил, -- Петр отодвинул на стуле лекарст-ва, присел на краешек. Хотел закурить, но спохватился.

-- Да, кури! Дай, я тоже закурю.

-- Может, не надо?

Закурили.

-- Что с теткой-то?

-- Рак желудка. Пятнадцать килограмм от человека ос-талось.

-- Успел еще?

-- Успел. Только не узнала...

Долго молчали.

-- Ну, крепись, Петро... Все к одному: Ольга ушла из до-ма. К учителю... есть тут у нас...

Петр не понял.

-- Как ушла?

-- Ушла. Совсем. Замуж вышла, -- Фонякин опустился на подушки. Видно, немалого стоили ему эти слова. При-крыл глаза, шумно вздохнул. -- От тебя ушла, не понима-ешь, что ли?

Волной -- от макушки до пят -- окатил Петра мерзкий озноб. И схлынул. Жарко сделалось. Он молчал. Фонякин по-смотрел на него... и отвернулся.

-- Где он живет? Учитель... -- спросил Петр.

-- У бабки Маланьи... Спросишь -- покажут.

Петр поднялся.

-- Петя... -- Фонякин привстал, глянул прямо в глаза зя-тю. -- Не делай там греха... прошу. Хоть ты-то... Ничего же не изменишь. Как сына прошу...

Слова Павла Николаевича дошли до него, когда он шел к учителю. Он сбавил шаг. Надо было сообразить, как дей-ствовать. Но что тут сообразишь?! Так и вошел, ничего не придумав, -- какие слова говорить, что вообще делать?

-- Здравствуйте.

Они о чем-то оживленно и, кажется, резковато бесе-довали. Юрий ходил по комнате, Ольга сидела у стола, по-ложив ногу на ногу. И первое, что бросилось в глаза Пет-ру, -- круглые, тупые, крепкие коленки Ольги. Не сама Ольга, не взгляд ее, не Юрий Александрович -- колени. И почему-то это успокоило, отрезвило. Потом уж он увидел и Ольгу, и учителя... А так как они промолчали на его "здрав-ствуйте", он еще раз громко сказал:

-- Здравствуйте, говорю. Что за невежливость такая?

-- Здравствуйте, -- сказал Юрий.

Ольга внимательно -- с таким знакомым любопытст-вом! -- смотрела на Петра.

-- Сесть-то можно? -- весело спросил тот. И сел, не ожи-дая приглашения.

Вспомнилось ему, как когда-то, в ранней молодости, случалось одному нарваться на ораву ребятни из чужого, враждебного края.