Тапёр из блинной на Монмартре   ::   Орти Виктория

Она раскачала колокол горя до той самой точки, в которой звук и действо слились воедино и взорвались, опрокинув Алиску, Монмартр, земной шар...

...Огромная бабища склонилась над ней и забавно причитала на французском. Рыжие бабищины космы нависали над Алискиной стриженой башечкой, груди колыхались в такт причитаниям, веснушчатый нос исторгал чудовищные всхлипы. Алиска ужаснулась и села. Бабища продолжала тарабарить, на что получила русское слово из трёх букв, устало произнесённое в конце фразы А иди ты на... Бабища всё поняла, радостно согласилась, напоила Алиску водой и помогла подняться. Рыжую звали Магда и она была хозяйкой заведения. Они объяснились на смеси английского, французского и выборочных русских выражений, Алиска сказала, что зовут её Алис, что она программист и целых три месяца собирается ужинать именно в этой блинной. Да и тапёр у вас, помнится, классный, пролепетала она, старательно разглаживая мерзкую кухонную клеёнку. В ответ услышала да какой он там, да что он там, каждый вечер - новую мадам галантереил, так и догалантереился до срамной болячки. Домой уехал - припарки на одно место ставить. Алиска обалдела, но в обморок не упала, а почему-то облегчённо вздохнула Магда, а, Магда, сказала она, а я тоже на пианино могу много чего забацать. Возьми меня в тапёры. Я по вечерам свободна. Магда оглядела её с ног до головы, хмыкнула и согласилась. Даже Мулен Руж не может иметь русского программиста в роли тапёра, хвасталась она потом соседкам, а те восхищённо оглядывали Магдины убойные бока и уважительно цокали языками. Им-то жизнь казалась беспрерывно-понятной, им не выпало родиться под сенью бронзового ангела, склонившего голову в недоуменном покое.

7.

Каждый божий вечер, распрощавшись с умными товарищами-коллегами, Алиска бежала к метро, бросала сантимы в грязные шляпы беззубых музыкантов, проглядывала афиши на стенах - длинноногие девицы щурились на плакатное солнце, приоткрывая груди и ноги на обозрение усталой толпы, шаркающей домой. Только Алискины каблучки вплетались весёлым перестуком в этот невесёлый ритм. Она взлетала на эскалаторе в объятья Монмартра и он, старым знакомцем, бережно обнимал её и провожал до дверей неказистой блинной, исторгающей из своего чрева сытую публику вместе с клубами дыма и запахом жарящегося теста.

Алиска подбегала к пианино, плюхала огромную безвкусную пепельницу на полированную поверхность, усаживалась на табурет и откидывала голову, одновременно начиная поглаживание чёрных и белых клавиш. Она гладила их, незаметно и без усилия, прижимаясь пальцем поплотнее к той или иной, доверяя только ей всю свою воробьиную любовь, в которой мурашки перемешивались с дыханьем, а душа - стекала в кончики пальцев, и гладила, гладила звучащую Вселенную...

Столько нежности было в Алискиной игре, что замороженные вечерней усталостью едоки отодвигали тарелки с блинными кругами, щедро сдобренными повидлом и закуривали дешёвые папиросы, мечтательно вглядывались в потолок, покрытый трещинами и следами протечек, в стены, обклеенные старыми афишами... придумывая себе новую жизнь. Узкоглазая смуглая тапёрша наигрывала нечто такое, от чего хотелось плакать, смешивая слёзы с папиросным дымом и вкусом блинов. Даже Магда выдвигала огромные бока из кухни, отрываясь от вечных подсчётов дохода-расхода и наблюдения за распаренной посудомойкой, усаживалась на два стула, придвигала огромную порцию блинов, залитую поварёшкой варенья, и ела, ела, ела, тяжко вздыхая и обводя покрасневшим растроганным глазом своё заведение. Русская, говорила она кому-то соседнему, русская программистка, а вон как играет. И соседний кивал, улыбаясь.

Ночью народ расходился, и блинная запиралась на допотопный висячий замок.