Территория команчей   ::   Перес-Реверте Артуро

Поговаривали, что во время бомбардировки Багдада он переспал с Крошкой Родисио, но это был полный бред: во время бомбардировки, с камерой в руках, Маркес не заметил бы даже черных глаз Орианы Фаллачи в ее лучшие годы — во время событий в Мексике или в Сайгоне, — а Крошке Родисио было далеко до Орианы Фаллачи.

— Мне нужен этот мост, — сказал Маркес; у него был хрипловатый, чуть дребезжащий голос, как у состарившейся птицы трещотки.

Мост этот был нужен им обоим, но Маркесу больше. Именно поэтому они тут и торчали, а не ушли вместе со всеми, хотя времени до второго выпуска «Новостей» оставалось в обрез — меньше трех часов, и не меньше пятидесяти минут из них должно было уйти на то, чтобы по разбитым дорогам добраться до места трансляции. Но Маркес хотел снять этот мост, а Маркес был упрямым типом. Он почти никогда не надевал ни бронежилет, ни каску, потому что они мешали ему работать с камерой. И каждый день они обменивались репликами по этому поводу.

— Мне, в общем-то, наплевать, — расставлял акценты Барлес. — Но если тебя убьют, я останусь без оператора.

В отместку Маркес заставлял его записывать текст в самых неудобных местах — там, где трудно сосредоточиться на микрофоне, потому что внимание твое занято тем, что… может произойти в следующую секунду, а не тем, что… ты говоришь. «Мы находимся», — джик-джик! — «подожди, давай сначала. Мы находимся в… Нормально?» Три года назад в Борово-Населье Маркес пять минут продержал Барлеса на линии огня в ста метрах от сербских позиций, заставив его трижды повторить текст, хотя все прекрасно записалось с первого раза. Ядранка, их хорватская переводчица, сфотографировала Барлеса и Маркеса, когда они возвращались к машине: на дороге повсюду осколки снарядов, неподалеку — раскореженный сербский танк, Барлес что-то раздраженно объясняет Маркесу, а тот шагает с камерой на плече, давясь от смеха.

Им обоим нравилась такая жизнь, оба ценили своеобразный юмор — грубоватый, жесткий и язвительный.

Текстовые заставки… Проблема состоит в том, что военные репортажи для телевидения нельзя делать, сидя в гостинице, — необходимо отправиться туда, где происходят события. И вот ты добираешься до места, встаешь перед «Бетакамом», ты в кадре, стараешься держаться раскованно и начинаешь говорить. Если идет стрельба и слышно, как пули свистят над твоей головой, текст выигрывает, но очень часто именно из-за шума он никуда не годится и приходится все начинать сначала. Он никуда не годится и в том случае, если ты вклиниваешься посередине, то есть если ты говоришь: «Сегодня утром сильно ухудшилась ситуация в секторе Витеж», — и тут совсем рядом раздается взрыв, — бух! — и вместо того, чтобы сказать «в секторе Витеж», ты говоришь «в секторе… мать твою». А иногда ты совсем пустой и стоишь, глядя прямо в камеру, как последний идиот, и не можешь выговорить ни слова, потому что только ты раскрыл рот, как в голове у тебя что-то заклинило, словно там только что отформатированный жесткий диск. А потом ты приезжаешь в тыл или в Мадрид, и всегда находится кретин, который спрашивает, неужели выстрелы в твоих материалах были настоящие? И ты не знаешь, то ли принять это за шутку, то ли вышибить ему все мозги к чертовой матери. Однажды Мигель Гонсалес из газеты «Эль пайс» в присутствии Маркеса заявил, что ему доподлинно известно — Барлес платит солдатам, чтобы те стреляли, когда он произносит перед камерой свой текст, как будто на войне за выстрелы надо платить. Мигель Гонсалес был из тех, кто появляется на войне только наездами, и не знал, что Маркес обычно работал вместе с Барлесом. Поэтому «Ах ты, хуеныш» было самым ласковым из всего, что он услышал в ответ.