Территория   ::   Куваев О

Все затопит, кроме высокого плоскогорья Тибет. Далай-лама хохочет, поддержал его стоявший рядом собрат. Они сплюнули в Северный Ледовитый океан и направились в порт зарабатывать на продолжение жизни. Портальные экраны вычерпывали из трюмов груз, который затем вереницы машин везли к обтянутым колючей проволокой приземистым складам "Северстроя". От тяжкого бега машин на улицах Поселка висела черная пыль, в окнах домов дребезжали стекла. Для тех, кто здесь жил, казалось, что к ним пришло буйное многолюдство, какой-то праздник: морячки в импортных плащиках, уверенные в себе летчики ледовой разведки, щеголеватые полярники из штаба проводки судов, грузчики, суперполярно одетые журналисты с мандатами - вся эта публика, что появляется вместе с судами и с ними же исчезает. Так называемый генеральный груз был уже на складах, грузы второй очереди на подходе к кранам, а суда с разного рода излишествами в виде эстрадных пластинок и дорогих коньяков уже ждали очереди на рейде. Такого никогда не бывало, как никогда не бывало, чтобы в середине июля, в самое жесткое время "сухого закона", в магазинах было пестро от винных наклеек. Старожилы, приученные к осторожности климатом и суровыми порядками "Северстроя", говорили, что надо ждать бед, потому что "если Территория начинает походить на Африку, то...". Они веровали, что все под луной сбалансировано неподкупным бухгалтером и неприятности обязательно уравновешивают удачи. Пока шла удача. ...Здание геологического управления виднелось с любого конца Поселка. Оранжевое солнце круглые сутки отражалось в окнах второго этажа. Вечерами казалось, что охваченное пламенем управление плывет по крышам окружавших его бараков. У входа лежал огромный, как колпак бетонного дота, череп быка-примигениуса. От входа начинался тамбур, заставленный железными бочками для воды (зимой и летом пресную воду в Поселок завозили в цистернах). За тамбуром - обитая войлоком дверь, и уж за ней сидел вооруженный охранник. Длинные коридоры управления были пусты. Двери большинства кабинетов опечатаны. Масляная краска на стенах обшарпана спинами. Пахло пылью, сапогами, полушубками и хлоркой. Кроме вахтера в управлении в этот летний день находилось четверо. В угловой комнате первого этажа с надписью: "В радиорубку! Категорически!" сидел управленческий радист Гаврюков, рыжий, как осень, человек электроники и ключа из бывших флотских радистов. На втором этаже были главный инженер управления Чинков Илья Николаевич по прозвищу Будда, его секретарша Лидия Макаровна и прораб-промывалыщик Куценко по прозвищу Скарабей. (В "Северстрое" все, от работяг до генералов, имели прозвища - такая традиция.) Лидия Макаровна сидела перед зачехленной машинкой, смотрела в стену и курила. В пепельнице неряшливой горкой дыбились докуренные до мундштука папиросы "Норд". Привычкой палить папиросы до "фабрики", одеждой (не то жакет, не то китель из темного шевиота), собранной кое-как прической и неласковым взглядом Лидия Макаровна напоминала замотанных вдов военного времени. В кабинете напротив, захламленном, как при срочной эвакуации, Куценко поднимал с пола мятые листки, вырванные из журнала "Огонек" (когда-то в них. были завернуты образцы), разглаживал, читал и складывал в стопку. Куценко был широк корпусом, со стриженым затылком, жестким чубом и действительно напоминал жука в брезентухе и сапогах. На Реке он имел репутацию виртуоза в работе с лотком, числился прорабом по штатному расписанию и адъютантом Чинкова по сути. Сам же Чинков в своем большом и пустом кабинете сидел в странном кресле из черного дуба с уходящей под потолок спинкой и медными квадратными бляшечками орнамента.