Тихий Дон (Книги 1 и 2)   ::   Шолохов Михаил

- Митька указал глазами. Пойдем послухаем?

- Покель будем слухать - сазан провоняется, распухнет.

- Распухнет - весом прибавит, нам выгода.

На площади, за пожарным сараем, где рассыхаются пожарные бочки с обломанными оглоблями, зеленеет крыша моховского дома. Шагая мимо сарая, Григорий сплюнул и зажал нос. Из-за бочки, застегивая шаровары - пряжка в зубах, - вылезал старик.

- Приспичило? - съязвил Митька.

Старик управился с последней пуговицей и вынул изо рта пряжку.

- А тебе что?

- Носом навтыкать бы надо! Бородой! Бородой! Чтоб старуха за неделю не отбанила.

- Я тебе, стерва, навтыкаю! - обиделся старик.

Митька стал, щуря кошачьи глаза, как от солнца.

- Ишь ты, благородный какой. Сгинь, сукин сын! Что присучился? А то и ремнем!

Посмеиваясь, Григорий подошел к крыльцу моховского дома. Перила - в густой резьбе дикого винограда. На крыльце пятнистая ленивая тень.

- Во, Митрий, живут люди...

- Ручка и то золоченая. - Митька приоткрыл дверь на террасу и фыркнул: - Деда бы энтого направить сюда...

- Кто там? - окликнули их с террасы.

Робея, Григорий пошел первый. Крашеные половицы мел сазаний хвост.

- Вам кого?

В плетеной качалке - девушка. В руке блюдце с клубникой. Григорий молча глядел на розовое сердечко полных губ, сжимавших ягодку. Склонив голову, девушка оглядывала пришедших.

На помощь Григорию выступил Митька. Он кашлянул.

- Рыбки не купите?

- Рыбы? Я сейчас скажу.

Она качнула кресло, вставая, - зашлепала вышитыми, надетыми на босые ноги туфлями. Солнце просвечивало белое платье, и Митька видел смутные очертания полных ног и широкое волнующееся кружево нижней юбки. Он дивился атласной белизне оголенных икр, лишь на круглых пятках кожа молочно желтела.

Митька толкнул Григория:

- Гля, Гришка, ну и юбка... Как скло, насквозь все видать.

Девушка вышла из коридорных дверей, мягко присела на кресло.

- Пройдите на кухню.

Ступая на носках, Григорий пошел в дом. Митька, отставив ногу, жмурился на белую нитку пробора, разделявшую волосы на ее голове на два золотистых полукруга. Девушка оглядела его озорными, неспокойными глазами.

- Вы здешний?

- Тутошний.

- Чей же это?

- Коршунов.

- А звать вас как?

- Митрием.

Она внимательно осмотрела розовую чешую ногтей, быстрым движением подобрала ноги.

- Кто из вас рыбу ловит?

- Григорий, друзьяк мой.

- А вы рыбалите?

- Рыбалю и я, коль охота набредет.

- Удочками?

- И удочками рыбалим, по-нашему - притугами.

- Мне бы тоже хотелось порыбалить, - сказала она, помолчав.

- Что ж, поедем, коль охота есть.

- Как бы это устроить? Нет, серьезно?

- Вставать надо дюже рано.

- Я встану, только разбудить меня надо.

- Разбудить можно... А отец?

- Что отец?

Митька засмеялся.

- Как бы за вора не почел... Собаками ишо притравит.

- Глупости! Я сплю одна в угловой комнате. Вот это окно. - Она указала пальцем. - Если придете за мной - постучите мне в окошко, и я встану.

В кухне дробились голоса: робкий - Григория, и густой, мазутный кухарки.

Митька, перебирая тусклое серебро казачьего пояска, молчал.

- Женаты вы? - спросила девушка, тепля затаенную улыбку.

- А что?

- Так просто, интересно.

Митька внезапно покраснел, а она, играя улыбкой и веточкой осыпавшейся на пол тепличной клубники, спрашивала:

- Что же, Митя, девушки вас любят?

- Какие любят, а какие и нет.

- Ска-жи-те... А отчего это у вас глаза как у кота?

- У... кота? - вконец терялся Митька.

- Вот именно, кошачьи.

- Это от матери, должно... Я тут ни при чем.

- А почему же, Митя, вас не женят?

Митька оправился от минутного смущения и, чувствуя в словах ее неуловимую насмешку, замерцал желтизною глаз.

- Женилка не выросла.

Она изумленно взметнула брови, вспыхнула и встала.

С улицы по крыльцу шаги.