Триптих   ::   Ардов Михаил

---------------------------------------------

Ардов Михаил

Триптих



Михаил Ардов

ТРИПТИХ

Повесть

Памяти незабвенного земляка моего,

замоскворецкого уроженца,

Ивана Сергеевича, господина Шмелёва

БАБА-СОЛОМА

Родилась я в девятьсот втором году, в первый день Пасхи, а на второй меня крестили. И была я третья у Тяти - Мария, Анна, потом я. А всего нас было не сосчитать. Галина, Андрей, Прасковья, Лидия... это все живые. И померло - Вася, Алеша, Иван, Христофор, Дуня, Евгения... Тятя у нас рос сиротой, но земли было много - двадцать пять десятин дарственной да шесть купленной. Работы было много. Всем хватало. Я девяти годов поехала уже боронить на молодой лошади и десяти годов пошла пасти. Некогда было прохлаждаться. От Тяти нашего ни разу матерного слова не слыхивала, все у нас было с молитвой - и косить, и молотить, хоть чего угодно - все с молитвой. Спать не ляжет без молитвы и нам не даст. На Крестопоклонной в среду пекут у нас кресты, крест один поставят на божницу, к иконам, и он уж первым стоит до Благовещения. А в Благовещение в каждый дом из церкви приносят благословенный хлеб, и хлебец этот тоже на божнице лежит. Придет время сеять, Тятя от креста отломит и от хлебца -растолчет да к семенам прибавит. Все с молитвой. Оттого и хлеб такой вкусный был... А теперь все с матюгами. И сеют, и жнут, и мелют, и пекут - все с матом. Уж какой он тут будет... Тут и без болезни будет болезнь. Деревня наша Кожино, а приход село Янгосарь, всего верста одна. Там и школа была при церкви, раньше все они у церквей были. Церковь у нас была - Никола, два священника да диакон. У нас без диакона службы не было, потому что приход очень большой. Настоятель нам родня был - я его только и помню митрофорного, не митрофорного не помню... Сто три года он прожил, а служил до ста годов. Шестьдесят с лишним лет прослу-жил на одном приходе. Бывало, старика хоронит и говорит над гробом: "Я тебя крестил, я тебя и погребаю..." А в церковь я стала ходить с семи лет. Как в школу пошла, так и в церковь пошла. А петь стала с десяти годов, учил нас диакон, отец Николай. Я ходила во втором классе, а уже часы читала, шестопсалмие читала. А псаломщик, пономарь у нас был старик Димитрий Васильевич... Совсем уж старый был. Бывало, читает "Господи помилуй", а у него все выходит - "помело стоит" да "помело стоит". А потом уж пономарь стал его внук. Мне почему-то ученье давалось, и Закон Божий мне давался... Первый раз я ходила в монастырь так, без обещания. Двенадцати годов. У нас многие ходили - пятьдесят верст. Монастырь Севастианов, преподобного Севастиана Пошехонского. Он еще Сохоть назывался, река там Сохоть. А мощи были под собором, под спудом. Собор большой был, каменный, как в Петербурге, с петербург-ского собора план был снят. Всего только двадцать годов в нем прослужили, в тридцатом году его ломали трактором. Думали, что кирпича в нем будет много, а ни один кирпичик-то в дело у них не сгодился... Пошли мы в первый раз, человек десять нас было. А дорогой шла с нами одна эстонка и все меня ругала: "Пошто ты, девчонка, идешь?" А туда пришли, так она говорит: "Мы тебя к Мане не возьмем". А была у нас блаженная Манечка, юродивая. Ну, конечно, меня к ней взяли. Приходим к Манечке. Полная комната народу. Маня впереди стоит. Лет ей сорок, косая, всю трясет ее. Она поглядела на нас, а я боюсь да и за народ прячусь. А она всех растолкала и прямо идет ко мне. И берет меня за руку и ведет вперед. "Ой какая хорошая девочка, - сажает меня да гладит. - Это наша монашенка. И даже наша регентша. Хорошо поет..." (А меня-то всю бьет со страху.) И подает она мне два такие пряничка - белые, а на них полоска красная. "На, ешь, ой они сладкие. А тебе они будут горькие. И никому их не кажи..." Она у нас вообще прозорливая была. Как кому уходить из монастыря...