Трое в снегу   ::   Кестнер Эрих

Когда пожилой господин вышел из купе, Роберт сказал:

-- Между прочим, великолепный материал.

-- Я сделаю из него роман, -- сказал я.

-- Ошибаешься, -- спокойно возразил он. -- Роман напишу я.

Мы смерили друг друга взглядом. Затем я властно сказал:

-- Я сделаю из этого роман, а ты -- пьесу. Материал годится для того и другого. К тому же комедия по объему вдвое меньше романа. Как видишь, я желаю тебе добра.

-- Нет, пьесу пиши, пожалуйста, сам.

-- Да нет. Я ничего не понимаю в комедиях.

-- Согласен, но это не препятствие.

Мы помолчали. Потом мой друг сказал:

-- Давай бросим монетку. Орел -- мой. Роберт кинул медяк. Он упал на скамейку.

-- Ура! -- крикнул я. -- Решка!

Мы забыли, однако, условиться, на что будем спо

рить.

Кто выиграет,

-- Давай еще раз, -- предложил я. пишет роман.

-- Теперь моя -- решка, -- сказал Роберт. (У него были свои слабые стороны.)

Я подбросил монету. Она упала на пол.

-- Ура! -- крикнул я. -- Орел!

Роберт с глубокой грустью посмотрел в окно.

-- Значит, мне писать комедию, -- пробормотал он. Мне стало его жаль. Тут в купе вернулся наш сосед с

желчными камнями.

-- Один вопрос, если позволите, -- обратился я к нему. -- Вы не собираетесь оформить историю о миллионере художественно? Кто вы по профессии?

Он ответил, что торгует домашней птицей. И что вовсе не думает о том, чтобы сочинять книги или другую писанину. Да и не способен, наверное, на такое дело.

Тогда мы сделаем это за него, заявили мы.

Он поблагодарил и спросил нас, разрешаем ли мы ему рассказывать, как и прежде, эту историю попутчикам в вагоне.

-- Разрешаем, -- сказал я.

Он поблагодарил еще раз. На следующей станции он вышел. И помахал нам рукой вслед.

Тщательно осмотрев Бамбергского всадника, мы возвратились в Берлин. На Ангальтском вокзале стояла ис-кусствоведша Эльфрида. Она представила нам своего нового жениха. Роберт был потрясен. Зубной врач сказал, что чувствует себя в долгу перед ним, и пригласил нас выпить. Невесте он велел идти домой. Место бабы у очага, сказал он строго. Эльфрида пустилась было в рассуждения о перемене стиля в браке и о цикличной полярности, но потом все-таки влезла в автобус. 'И это было главное. Если женщина повинуется, ей даже дозволено быть образованной.

Мы втроем спустились в винный погребок и часа через четыре изрядно захмелели. Помню лишь, что мы обещали зубному врачу усыпать его цветами на свадьбе. А он разрыдался.

Вслед за ним заплакал Роберт.

-- Мне придется писать какую-то комедию, -- всхлипывал он, -- а дантист даже ни разу не видел Бамбергского всадника и женится на Эльфриде.

-- Ты счастливчик, -- находчиво утешил его зубной врач.

Мы отвезли Роберта домой. На его столе я приготовил бумагу и карандаш, чтобы он с утра немедленно взялся за пьесу. Приложил записку: "Сублимируй боль, о Роберт, и твори!" И ни слова больше. Мы, художники, натуры холодные, жестокосердные.

Миновали годы. Зубной врач женился на Эльфриде. Роберт написал пьесу. А я -- роман.

Мы с удовольствием посвятили бы наши произведения господину с желчными камнями. Ведь мы ему обязаны материалом. Но тогда, в вагоне, мы забыли спросить его фамилию. А посему:

Многоуважаемый господин! Если Вы увидите пьесу Роберта или прочтете эту книгу, вспомните, пожалуйста, о нас не без благоволения. А если у Вас в запасе появится еще одна хорошенькая история, черкните нам запросто открытку. Ладно?

NВ. Увы, собственные идеи приходят в голову так редко. Мы тогда приедем к Вам.

Почтовые расходы мы Вам, естественно, возместим.

Глава первая

ПРИСЛУГА МЕЖДУ СОБОЙ И ДРУГ С ДРУГОМ

-- Не орите! -- сказала экономка фрау Кункель. -- Вы не на сцене выступаете, и накрываете на стол.

Изольда, новая служанка, тонко улыбнулась. Тафто-вое платье фрау Кункель зашуршало. Она обходила фронт.