Тысяча благодарностей, Дживс   ::   Вудхауз Пэлем Гринвел

Она не хлопнулась в обморок, как могла бы другая тетка на ее месте; она всего-навсего повторила это односложное словцо, на сей раз потише, я бы сказал — раздумчиво, как аристократка времен Великой французской революции при известии о том, что телега до места казни подана.

— Кончен бал, — произнесла она именно те слова, какие могла бы вымолвить (естественно, по-французски) упомянутая аристократка. — Мне придется сознаться, что я взяла эту чертову супницу.

— Нет, не надо!

— А что еще мне остается? Не могу же я допустить, чтобы тебя засадили в кутузку.

— Пусть засадят.

— Нет, не пусть. Я знаю, что я не ангел, но…

— Нет, нет.

— Да, да. Мне хорошо известно, что мой духовный облик не идеален, что в нем есть изъяны, которые следовало выправить еще в пансионе для благородных девиц, но допускать, чтобы мой племянник отбывал срок за кражу супницы, которую украла я, — это уж слишком. Этому не бывать.

Я понимал, конечно, к чему она клонит. Noblesse oblige [39] и все такое прочее. Очень похвально. Но у меня был в запасе действенный довод, и я не преминул пустить его в ход.

— Погодите, старая прародительница. В этом деле есть еще одна сторона. Если будет… забыл слово… обнародовано, что я тут сбоку припека, что я чист как стеклышко, то моя помолвка с Флоренс опять вступит в силу.

— Твоя — что, твоя — с кем? — спросила тетушка не вполне грамотно, но я простил это ей. — Ты хочешь сказать, что вы с Флоренс…

— Она сделала мне предложение десять минут назад, и мне пришлось его принять, потому что рыцарь должен вести себя по-рыцарски, но потом, когда встрял этот Ранкл и обрисовал ей невыгоды брака с человеком, которому вскоре предстоит шить мешки для почты в тюрьме Уормвуд-Скрабз, она пошла на попятный.

Родственница была озадачена, словно напоролась на трудный вопрос в кроссворде из «Обсервера».

— Отчего из-за тебя так девицы млеют — понять не могу. То Мадлен Бассет, теперь Флоренс, а сколько еще их было раньше. Магнетический ты какой-то.

— Иных объяснений, пожалуй, не найти, — согласился я. — Так или иначе, дело-то вот в чем. Стоит пустить слушок, что на моей репутации нет ни пятнышка, — и прощай, надежда. Тут же настропалят епископа, нагонят пасторов и подружек невесты, органист примется репетировать «Глас, прозвучавший над Эдемом», и в понурой фигуре, уныло плетущейся к алтарю, вы узнаете Бертрама Уилберфорса Вустера. Умоляю вас, ближайшая моя родственница, не вмешивайтесь — и пусть свершится правосудие. Если выбирать между пожизненной отсидкой под башмаком у Флоренс и парой-тройкой мешков для почты, давайте мне мешки и еще раз мешки.

Она понимающе кивнула и сказала, что моя мысль ей ясна.

— Еще бы она не была ясна.

— В твоих словах есть резон. — Она призадумалась. — Впрочем, до мешков-то вряд ли дойдет. Я почти с уверенностью могу предсказать ход событий. Ранкл предложит спустить все на тормозах, если я отдам ему Анатоля.

— Боже мой!

— Вот именно, что боже мой. Ты знаешь, что такое Анатоль для Тома.

Ей не было нужды продолжать. Дядюшка Том сочетает неистовую любовь к пище с чрезвычайно капризной пищеварительной системой, и среди всех поваров мира один лишь Анатоль может нагрузить его под завязку, не рискуя спровоцировать его желудочные соки на бесчинства и беспорядки.

— Но разве Анатоль пойдет к Ранклу?

— Он к любому пойдет, кто хорошо будет платить.

— Никакой, значит, вассальной верности?

— Ровно никакой. У него чисто практический взгляд на вещи. Чего ты хочешь — француз.

— Как же он до сих пор от вас не ушел? У него, наверно, была масса предложений.

— Я всякий раз предлагала ему больше. Если бы это был просто вопрос денег, волноваться было бы нечего.

— Если дядюшка Том вернется и обнаружит блистательное отсутствие Анатоля, это будет ужас, да?

— Даже думать об этом не хочу.

Но думать, увы, пришлось. И ей, и мне.