Тысяча девятьсот восемнадцатый год   ::   Фейхтвангер Лион

Братья! Один буржуа совершил преступление, и я пошел к нему и говорил с ним. А он сидел передо мной жирный, сытый, и ничто в нем не шевельнулось, и не было у него других слов, кроме слов о деньгах. Братья! Мир погряз в лени и равнодушии.

_Чахоточный парикмахер_. Почему рабочий может себе позволить бриться только по субботам? Это справедливо?

_Добродушный_ (кротко). Бомбы надо бросать.

_Конрад_ (деловым тоном). Главное - за кого голосовать.

_Томас_. Вы спрашиваете, за кого голосовать. Мир не стал лучше от болтовни в парламентах. В мире не прибавится ни доброты, ни разума оттого, что депутатские оклады получат не восемьдесят, а сто социал-демократов. Братья! Люди отравлены, люди насквозь прогнили. Два тысячелетия мечтатели проповедовали любовь, учили состраданию и смирению. Поймите: любовь обанкротилась. И от Христова учения осталась лишь одна мысль, годная для современности: я несу меч!

Слова больше не доходят до этих людей, ибо душа их обросла жиром и ленью. Словами не расшатать железные решетки, за которыми спрятана последняя капля их человечности. Ни горы убитых, растерзанных в клочья во имя того, чтобы эти люди купались в роскоши, ни калеки, превращенные в полуживотных по милости их корыстолюбия, - ничто не откроет им глаза: они слепы ко всему. Это - раскормленные, холеные господа. Они забаррикадировали свою совесть благотворительными учреждениями и социальными законами.

К ним не проникает ни один вопль, ни один луч света. Здесь поможет лишь железная метла. Братья, мы должны стать этой железной метлой.

Движение одобрения.

_Томас_. Революция, братья! Мы загремим у них над ухом тяжелыми снарядами. Мы будем щекотать их штыками до тех пор, пока они не наскребут горсточку человечности изо всех углов своего разжиревшего существа. Выборы? К черту! Революция, братья!

_Многие_. Вы - наши уста! Вы - наш голос!

_Конрад_ (деловым тоном). Итак, большинство за то, чтобы воздержаться от выборов.

_Томас_. И если бы даже я сгорел, как факел, сжигаемый с обоих концов, - не надо жалеть. Мы - лишь искры. Но от них загорится дорога, по которой мы идем.

_Многие_. Томас Вендт. Наш вождь. Наш голос. Томас Вендт.

_Добродушный_ (спокойно, кротко). Я всегда говорил: надо бросать бомбы.

7

Небольшой зимний сад на вилле Георга Гейнзиуса. Георг и Беттина.

Георг - тридцати пяти лет, сумрачный, элегантный.

Беттина - его жена, 26 лет, высокая, белокурая, красивая.

_Георг_. Первый теплый день. Я велел запрягать. Поедем в Гейнихендорф?

_Беттина_. Томас Вендт обещал зайти.

_Георг_. Кто?

_Беттина_. Молодой человек, которого я недавно встретила у директора театра.

_Георг_. Моя Беттина опять откопала гения.

_Беттина_. Если бы ты его видел, ты бы не смеялся.

_Георг_. Прости. Социализм - очень распространенная и дешевая мода. Поневоле становишься скептиком.

_Беттина_. Не думаю, чтобы для Томаса Вендта социализм был чем-то случайным. Томасом Вендтом руководит какой-то внутренний закон.

_Георг_. Он повинуется закону смены времен. Культ личности сменяется культом массы, как лето зимою. После Цезаря пришел Христос, после Борджиа - Лютер, после Ницше - социализм. Огонь, которым Томас Вендт горит, - не случайность. Случайность - то, кого этот огонь пожрет.

_Беттина_. В нем нет противоречий, он весь из одного куска.

_Георг_. Как тепло звучит твой голос. Достаточно тебе заговорить - и ты уже права.

_Беттина_ (улыбаясь). Неужели я кажусь тебе настолько глупой, что со мной и спорить нечего? Вместо доводов ты говоришь мне комплименты. Разве не следовало его приглашать?

_Георг_. Конечно, следовало. В том-то и беда, что я заинтересовался им. Твой рассказ возбудил во мне живейшее любопытство. Таковы уж мы. Рубят дерево, на котором мы сидим, а мы восхищаемся топором.

_Слуга_ (докладывает). Господин Томас Вендт.