У самого Черного моря   ::   Авдеев Михаил Васильевич

Немцы теряют один самолет и быстро уходят – торопятся сесть на свой аэродром до наступления темноты.

Капитан Сапрыкин наладил ночной старт. Акулов доложил мне по радио, что ранен и приземлился вслед за штурмовиками. Военфельдшер Вера Такжейко, как всегда, встречала летчиков на стоянке. Акулов подрулил к капониру, вылез из кабины, спрыгнув на землю, снял с головы разорванный пулей шлемофон. Лоб его был В крови. Вера посветила фонариком, осмотрела рану, улыбнулась.

– Ничего опасного, Петя. Содрало кожу, – сказала она. – Тебе повезло.

– Гитлеровцу повезло меньше. Рыбку ловит.

– Поздравляю, командир, – сказал техник-лейтенант Рекуха. – С пятым сбитым поздравляю.

– Какие тут поздравления…

– «Мессершмитты»! – крикнул кто-то в темноте.

Темно стало лишь на земле, а небо еще было светлым и на нем хорошо просматривались самолеты: Три Пе-2 дожидались посадки. Их прикрывали три Як-1 – Макеев и Протасов, и я: С северо-запада приближалось около шестнадцати Me-109. На старте не включали прожектора. «Петляковы» прижались к воде и низко ходили в стороне от аэродрома. Сверху их не видно. Снизились и мы. Нам теперь преимущество в высоте ни к чему. Мы выходим в атаку снизу. Кажется удачно. Нажимаю гашетку. От двух коротких очередей Me-109 вспыхнул и упал в море.

Летчик выбросился на парашюте. Несколько минут спустя в лучах прожекторов приземлились «пешки» и «яки». Позже я узнал, что сбитого летчика выловили у берега техники с И-16. Пленный на допросе сказал, что воевал в Испании, во Франции, в Польше, в Африке и имеет на своем счету тридцать сбитых машин

В самую короткую июньскую ночь летчики с Херсонеса успевали сделать по три-четыре вылета. Приходили с Кавказа транспортные самолеты, загружались и до рассвета улетали. Я отправил на Большую землю сначала Акулова, затем и раненого Протасова

Херсонесская авиагруппа быстро таяла. С каждым днем становилось меньше исправных самолетов. Раненых летчиков и механиков вывозили на Кавказ. Но аэродром все же жил и по ночам сильно досаждал противнику. Немцы, наконец, решили покончить с нами навсегда. Двое суток днем и ночью 25 и 26 июня они бомбили, обстреливали из пулеметов и пушек, забрасывали артиллерийскими снарядами мыс Херсонес.

А когда наступила короткая тишина и аэродромные команды выровняли летное поле, остатки штурмовиков и бомбардировщиков перебазировались на Кавказское побережье. Я и «король» воздуха провожали их далеко в море. Вернулись засветло. У опустевших капониров бродили «безлошадные» летчики. Оставшиеся ВДРУГ без дела механики и мотористы упаковывали в ящики имущество и инструмент. Снимали с разбитых самолетов исправные детали. Они готовились к эвакуации по – солидному, старались не забыть здесь ничего, что могло бы еще пригодиться на другом аэродроме. Никто из них не подозревал, что через день-два сложится критическая обстановка и не будет возможности вывезти не только имущество, но и их самих.

Над аэродромом пронеслись «мессершмитты». Пара Мe-109 пристраивалась в хвост заходившему на посадку И-16. А тому и деваться уже было некуда

– Собьют! – крикнул стоявший у капонира батько Ныч.

Самолеты приближались с суши от городка 35-й батареи. И-16 взял по привычке правей, на Казачью бухту, к своей защитнице и спасительнице, к плавучей батарее «Не тронь меня». Но батарея пятый день стояла на воде, накренившаяся, мертвая.

– Бугаев, – окликнул я оружейника. – Твоя установка цела?

– Стреляет, товарищ капитан Мы кинулись вдвоем в глубокую воронку от взорвавшейся накануне недалеко от капонира немецкой пятьсоткилограммовой бомбы. Прильнули к прицелу снятых с самолетов спаренных пулеметов и, поворачиваясь вместе с турелью, дали длинную очередь между И-16 и стрелявшим по нему «мессершмиттом».