Убийство Урицкого   ::   Алданов Марк

При первой весточке о русской революции, после долгих лет борьбы и изгнанья, тов. Урицкий возвращается в Россию. Здесь его бурная, полная огня и силы деятельность протекала у всех на глазах... Это был человек своеобразной романтической мягкости и добродушия. Этого не отрицают даже враги его".

Я не знаю, кто автор биографии Урицкого, появившейся в советском официозе; вероятно, рядовому публицисту она не могла быть поручена. Не скрываю, мне ее чтение доставило некоторое удовольствие: уж очень забавен поэтический колорит, наведенный большевистским фармацевтом на личность Урицкого. Что-то в трогательном очерке этом предполагалось, по-видимому, от Гоголя, что-то предполагалось и от Руссо. Хороша и "отрадна близость к природе" с "посещениями берега Днепра", в которых "мы должны видеть" " этакая чудесная сила днепровских берегов! " первоисточник мягкости и добродушия будущего шефа чрезвычайки. Хорош и героический характер всех поступков Урицкого. Великое будущее молодого М. С. было впервые угадано его сестрой (так же, как это случилось с Эрнестом Ренаном), и ей, на счастье родины, "удается приобщить его к русской культуре". Русскую азбуку он не просто изучал, а "набрасывается" на нее, "вкладывая в это весь свой юный пыл". В черкасскую прогимназию поступает тоже не просто, а "блестяще". Выходит из школы с "блестящими знаниями по русской и всемирной литературе". Партийной работой занимается не как тысячи других людей, а "отдается ей всецело". О русской революции до него доходит в Копенгагене "весточка". Полицейская работа его в Чрезвычайной комиссии есть "бурная, полная огня и силы деятельность". И вся личность поставщика петербургского эшафота настолько исполнена "своеобразной романтической мягкости и добродушия", что перед ней невольно снимают шляпу и враги, вроде как у Шекспира Антоний и Октавий-Август почтительно склоняются над мертвым телом Брута: ведь даже царские чиновники заменили ему в свое время ссылку "принудительным отъездом за границу", " чего, кстати сказать, романтический добряк, в свою бытность руководителем ЧК, не сделал ни для одного из царских чиновников. Их подвергали другой участи, " тоже "принудительно".

Должен сказать, что в изображении необыкновенной доброты, гуманности и великодушия Урицкого еще гораздо дальше, чем анонимный поэт из "Правды", идет другой биограф, " общепризнанный авторитет по вопросам благородства и чести: Зиновьев. Oн посвятил убитому чекисту большую статью в "Известиях" [15]. Статья эта начинается словами: "Убит тов. Урицкий. Убийца, как и следовало ожидать, правый эс-эр, студент Каннегисер". Каннегисер никогда не был социалистом-революционером, и большевики прекрасно это знали [16]. Кончается же статья Зиновьева так: "На контрреволюционный террор против лиц, рабочая революция ответит террором пролетарских масс, направленным против всей буржуазии и ее прислужников" [17]. Гнусный лжец-погромщик выдал Урицкому аттестат кротости и Монтионовскую премию за добродетель: "Урицкий, " пишет Зиновьев, " был один из гуманнейших людей нашего времени. Неустрашимый боец, человек, не знавший компромиссов, он вместе с тем был человеком добрейшей души и кристальной чистоты".

Опять замечу: много некрологов было посвящено убитым министрам и полицейским чиновникам царского времени, но я не помню, чтобы самый последний продажный писака называл Плеве "одним из гуманнейших людей нашего времени" или фон Валя "человеком добрейшей души и кристальной чистоты". Не помню также, чтобы работа Герасимова и Курлова именовалась "бурной, исполненной огня и силы деятельностью". Положительно, чувства приличия у официозов самодержавного периода было много больше, а уверенности в непроходимой глупости читателей " много меньше (...).

Урицкий был комический персонаж.