Воскресший для мщения   ::   Рокотов Сергей

Он же не танк, с ним возится не надо, и так как-нибудь вырастет… Кем только?

— Неужели тебе больше нечего мне сказать перед долгим расставанием? — сглотнул слюну Алексей. — Неужели сейчас время обо всем этом говорить?

— Именно время. Как раз сейчас самое время обо всем этом говорить! Дай же ты сигарету, наконец! Я давно тебя попросила, а ты, словно, ничего не слышишь!

Алексей протянул ей пачку «Родопи». Лена вытащила сигарету, сунула в рот, Алексей чиркнул спичкой. Лена неумело затянулась и ещё больше помрачнела.

— Меня скоро переведут служить в Среднюю Россию, я уже говорил с командиром полка, — неуверенно произнес Алексей.

— Я знаю, год назад ты с ним говорил, или ещё раньше, — Лена сделала подряд несколько глубоких затяжек. — Вернее, это ты мне говорил, что с ним говорил…

— Лена, скоро поезд, так нельзя расставаться, — досадливо махнул рукой Алексей. — Нельзя так, — повторил он.

— Нельзя, нельзя, — согласилась Лена. — А так жить можно? Нет, ты мне скажи, так жить можно, как мы живем? В каких условиях мы жили в этом проклятом месте? Это разве жизнь? Разве этого я хотела, когда выходила за тебя замуж?

— А чего ты хотела? — помрачнел Алексей, пристально глядя на нее.

— Чего хотела? — сузив глаза, переспросила Лена. — Не знаю, Алеша. Наверное, того же, чего и все женщины, выходящие замуж. Счастья…

— А разве мы с тобой не были счастливы? — почувствовав подступившую к горлу обиду, прохрипел Алексей.

— Может быть, и были… Месяца два перед женитьбой. Да еще, когда я была беременна, и когда Митька родился. А так… Переезды, ожидания, война в Афганистане.. Твое ранение… Нет! — вдруг крикнула она, схватив за рукав мужа и сверкнув голубыми большими глазами. — Я была счастлива, была, когда ты вернулся оттуда живым… Раненым, но живым… Счастлива, когда встречала тебя на вокзале в Белгороде… А потом…, — опустила она руку и снова понизила голос. — Потом все постепенно стало как-то обыденно, скучно, пусто… Эти гарнизоны, казенные квартиры с убогой мебелью… Эта жара, пыль, ишаки… Эти люди вокруг… Скучные грубые солдафоны, мещанки-жены. Они со всем примирились. Им все хорошо, никаких требований к жизни. А мне плохо, понимаешь ты, плохо… И я ненавижу эту Азию, эту жару, пыль эту, мух этих проклятых… Этот махровый национализм… Я по свежей траве соскучилась, по березкам, по елочкам, соснам… Я просто не выношу всего этого, меня душит эта обстановка… И я работать хочу, зачем я бросила пединститут?! Как я теперь жалею об этом, локти кусаю, до того жалко…

— Ну… А если бы я… если бы мы… жили вместе… Если бы меня перевели служить куда-нибудь в Среднюю Россию, если бы служил в Москве или вообще демобилизовался, тогда бы ты была счастлива?

— Тогда бы.. Не знаю. Не знаю, Алеша. Мне порой кажется, что я… Не знаю, — отвела взгляд Лена. — Не знаю, будет ли нам вообще когда-нибудь хорошо вместе…

— Что тебе кажется?! — крепко сжал её руку повыше локтя Алексей, грозно глядя на нее. Какой-то холодок пробежал между ними в последнее время. Он все время старался как-то подбодрить унывающую жену, то шуткой, то каким-нибудь подарком, и постоянной нежностью и вниманием, но с отчаянием видел, что его попытки получались весьма жалкими. Голубые глаза Лены стали какими-то пустыми и обреченными, она практически перестала улыбаться, зато в её разговоре постоянно проскальзывали язвительные нотки, постоянная насмешка над всем тем, что делал Алексей.

Их разговор прервал подбежавший к ним Митька.

— Папа, жарко, так жарко, мороженого хочу, — улыбнулся он и дотронулся своей пухлой загорелой ручкой до отцовских форменных брюк. И тут Алексей почувствовал такой прилив нежности к этому родному маленькому существу в голубенькой кепочке , что у него на глаза навернулись слезы.