Упраздненный театр   ::   Окуджава Булат

Они приблизились к самому окну, разинув свои красные, пересохшие рты... "Ну, давай!" - говорит Петька, и Витька хватает своей синей ручкой стакан и опрокидывает его в рот, и истошно орет, и кашляет, и отбегает прочь... Повар хохочет и грозит пальцем, и кричит:

"А ты хотел вино? Да?.. А уксус не любишь? Да?.."

Через несколько дней им удается взять реванш. Повар их не видит и ставит на подоконник дымящуюся жаровню, в которой покоится вспухшая, подрумяненная утка. И уходит к плите. "Ну, давай!" - шепчет Петька Ванванчу и притоптывает кривыми ножками. У Ванванча столбняк. Он смеется, потому что это шутка, но холодок проходит по спине. Витька глотает слюну. "Ну, давай!.." - подталкивает его Петька. Повар занят своим делом. Нинка тяжело дышит. Витька хватает утку за лапку, и их уже нет, словно смыло. Они уже в лифте. Чердак. Пыль. Запустение. "Да не дергайте!.." - шипит Витька и загораживает утку, и сам первый, первый... как бы ее ухватить?.. И вонзает желтые зубки в гузку... Тут все начинают рвать утку и раздирают ее, и чавкают. И Ванванч, вдруг освободившись от сомнений, хватает крылышко. Так легко на душе!.. Вот они закончили лакомиться и присели на грязное чердачное бревно. Витька закурил папироску. "У, дурак!" - осуждает его Нинка. "А иди ты, знаешь куда? - огрызается Витька. - Нажралась и помалкивай!.." - "Подумаешь, - смеется Нинка, - ворюга сопливый..."

...Да, время летело быстро. Оно всегда стремительно в преддверии чего-то главного. А ведь и вправду, предчувствие скорых перемен, добрых, именно добрых, значительных, неминуемых, возбуждало и лихорадило. Так не может продолжаться вечно. Внезапно оказался разоблаченным славный чекист Николай Ежов. "Какая сволочь! - ахнула Ашхен, и щеки ее впервые за год порозовели. - Что он натворил!.." Она бросилась в справочную НКВД на Кузнецкий мост, приготовившись к известию о полной перемене, но ей вновь пролаяли в окошечко о том, что Шалва Окуджава сослан на десять лет без права переписки!.. Она поняла, что до перемен еще не дошло. "Фу ты, черт! Фу ты, черт!" - повторяла она многократно, не зная, как быть, куда идти, кого просить... Месяц прошел в пустых ожиданиях счастливой весточки от Шалико. Затем произошло событие, которое сначала оценила только она. "Мама, - сказала она Марии привычным шепотом, - ты представляешь, теперь вместо этой сволочи будет Лаврентий!" - "Какой Лаврентий?" - не поняла Мария. Потом вдруг до нее дошло. "Вай! - ахнула она. - Тот самый?.. Это хорошо?.." - "Откуда мне знать, - сказала Ашхен, - во всяком случае, он знал Шалико". - "Ашо-джан, - сказала Мария, - он не очень симпатичный..." - "Эээ, мама!.. - воскликнула Ашхен, словно это воскликнула Сильвия. - При чем это?!. Я должна с ним встретиться. Пусть он выяснит..."

Она вновь обрела стремительность и непреклонность. Она была почти прежняя Ашхен, которую нельзя было свернуть с пути или остановить. С чьей помощью, каким образом ей удалось добиться своего - мне неизвестно. Какие удочки она забрасывала, кому и что нашептывала, какие бесшумные стрелы направляла в цель - осталось тайной. Теперь она видела перед собой Лаврен-тия, того, тифлисского, не очень надежного, скрытного, в пенсне, как в маске, но у которого что-то такое вдруг, бывало, проскальзывало, вдруг возникало, что-то такоечеловеческое - на восковых щеках, в маленьких глазах, что делало его на мгновение похожим на всех остальных. О, надежда загадочное божество, которое всегда рядом до самого конца!..

Она поделилась с Изой. "Не верю, - поморщилась Изольда и посмотрела на пылающую Ашхен, и спохватилась, - впрочем, все может быть, Ашхеночка... Конечно... А почему бы и нет?..