Урок мастера   ::   Джеймс Генри

- Мою просьбу?

- А разве не вы заставили его пойти в церковь?

- Я никогда в жизни не навязывала ему свою волю, кроме того единственного случая, когда я заставила его сжечь неудачную книгу. Вот и все!

Услыхав это "Вот и все!". Пол прыснул от смеха. Это было одно мгновение, но она успела обратить на него свой взгляд. Глаза их встретились, но лучше он ее от этого не понял, если только не считать, что именно в это мгновение он ощутил уверенность, что сожженная книга (и как еще она о ней говорила!) была одной из лучших, которые написал ее муж.

- Неудачную книгу? - переспросил ее собеседник.

- Мне она не понравилась. А в церковь он пошел, потому что пошла ваша дочь, - продолжала она, повернувшись к генералу Фэнкорту. - Я считаю себя обязанной обратить ваше внимание на то, как он увивается за вашей дочерью.

- Ну, если вас это не задевает, то меня тем более, - рассмеялся генерал.

- Il s'attache a ses pas [он ходит за ней по пятам (фр.)]. Но в этом нет ничего удивительного, она так прелестна.

- Надеюсь, она не станет заставлять его сжигать книги, - набравшись храбрости, вдруг выпалил Пол Оверт.

- Лучше было бы, если бы она заставила его написать еще одну или две, сказала миссис Сент-Джордж, - он так изленился за этот год!

Молодой человек в изумлении на нее смотрел. Дама эта выбирала такие слова, которые никак не укладывались у него в голове. "Написать одну или две" стоило ее недавнего "Вот и все!". Неужели же эта женщина, будучи женой такого удивительного писателя, не знала, что означает создать _одно_ совершенное произведение? Как же, в ее представлении, они творятся? Сам он был убежден, что при том, что романы Генри Сент-Джорджа замечательны, он за эти десять лет, а тем более за последние пять, писал слишком много, и была минута, когда молодым человеком овладело искушение высказать это вслух. Но прежде чем он успел открыть рот, ходившие в церковь вернулись, появление их всех отвлекло. Их было человек восемь или десять, шли они в беспорядке и разместились потом под деревьями в кругу сидевших. Круг этот сделался теперь значительно шире, и Пол Оверт почувствовал (а он всегда чувствовал такое, как он признавался себе в этом сам), что если ему и раньше уже было интересно приглядываться к этому обществу, то теперь интерес этот намного возрос. Он пожал руку хозяйке дома, которая, не тратя лишних слов, поздоровалась с ним как женщина, способная поверить, что он и без этого все поймет, и убежденная, что, во всяком случае, сам по себе приезд его - событие настолько приятное, что обсуждать его незачем. Она не предоставила ему возможности сесть рядом с ней, и, когда все расселись по местам, он снова очутился возле генерала Фэнкорта, а соседкой его с другой стороны оказалась незнакомая дама.

- Это моя дочь, та, что сидит напротив, - незамедлительно уведомил его генерал. Оверт увидел высокую девушку с великолепными рыжими волосами в тонком шелковом платье красивого серо-зеленого цвета, не обремененном вычурами последней моды. И вместе с тем на нем лежала печать новизны, и Оверт сразу же понял, что видит перед собой очень современную молодую особу.

"Очень хороша... очень хороша", - повторял он, глядя на девушку. Его поразило благородство ее лица, ее цветущая юность.

Отец смотрел на нее с восхищением; потом он сказал:

- Очень уж она разгорячилась - это после ходьбы. Но она сейчас остынет. Тогда я позову ее сюда, и вы с ней поговорите.

- Мне не хочется вас так затруднять, может быть, мы бы сами могли подойти, - пробормотал молодой человек.

- Дорогой мой, неужели вы думаете, что я этим себя утруждаю? Я хочу сказать, что делаю это не ради вас, но ради Мэриан, - добавил генерал.

- Утруждать себя ради нее буду _я_ и очень скоро, - пробормотал Оверт, после чего продолжал: - Будьте добры, скажите мне, который из этих господ Генри Сент-Джордж?

- Да тот, что разговаривает с моей дочерью. Боже мой, он не отстает от нее _ни на шаг_, они снова идут гулять.