Успеть проститься   ::   Лайков Михаил

Человек, которого звали Колпачком за его низенький рост, который ссужал деньги под разбойничьи проценты, скупал краденое, брал вещи в залог, приходил, чтобы увериться в целости и сохранности Адама, тоже его должника. Он даже пощупал его пальцами и спросил:

- Ты, Адам, все помнишь?

Колпачок боялся, что он забыл про долг. Адам помнил все. Но речь его была речью окунувшегося в хаос забвения: обрывки слов, дикие звуки, произносимые с натугой идиота.

Воробьев, журналист из "Шуйских вестей", сказал, что горячая новость про Адама пойдет в ближайший номер, сделал фотографию и оставил зачем-то визитную карточку, привычку раздавать визитки он завел с недавнего времени; хотя в городе все, тем более Адам, и без того знали, кто такой Воробьев.

- Ужас! - воскликнула Инесса Павловна, самая интересная женщина на Верхнем Валу, владелица "Дома красоты" - вместе косметического салона и парикмахерской. - Какой ужас! Что делается! Каждый день слышишь какой-нибудь ужас. Вы мне можете сказать, когда это все кончится?.. когда мы, наконец, начнем жить по-человечески, как во всем мире живут? Воры, налоговая полиция, мыши... Меня замучили мыши! Я не знаю, как с ними бороться. Они пугают клиенток. Мыши, говорят, к голоду. Я не удивлюсь... У нас может случиться что угодно. А тут еще слышу - молния! Ужас! Лишили языка единственного человека в этом паршивом городе, с которым можно было поговорить по-человечески, по-французски.

Инесса Павловна не знала по-французски ни слова. У нее была дочь, берущая у Адама уроки французского. Он в последнее время зарабатывал только репетиторством, и это были неплохие заработки, потому что желающих говорить на иностранных языках становилось все больше, но денег не хватало одинаково, сколько бы он ни зарабатывал.

- Что же нам делать? - спросила Инесса Павловна. - Ведь во французском языке главное - произношение, прононс, но какой же теперь, пардон, прононс, если вы даже по-русски ни бе ни ме! А плату взяли за месяц вперед.

Адам не вернул ей денег, взятых вперед, он их как раз вчера потратил.

- Плюнь, не переживай. Сегодня с тобой, завтра со мной, - сказал Епинохов, утешая Адама. - Жизнь - это катастрофа.

Епинохов по роду занятий имел дело с прошлым, от которого, в самом деле как после катастрофы, мало что уцелевает, поэтому и выражался так о жизни. Он жил в ожидании катастроф, любил читать в газетах сообщения о тайфунах, наводнениях, землетрясениях, прогнозы экономических, экологических, демографических и прочих кризисов, не верил в будущее ни Шумска, ни остального человечества и вместе с тем был деятельный человек, энтузиаст музейного дела, хлопочущий беспрестанно о приумножении коллекций. К Адаму он пришел не только с утешением, но еще с расчетом. У него не было денег на покупку половецкой бабы, он решил, что онемевший Адам не сможет отказать ему и отдаст бабу даром. Адам отказал. В этой бабе он видел теперь что-то родственное себе, такое же безмолвное.

- Тогда хоть камень отдай, - сказал Епинохов, имея в виду камень, который лежал у порога дома.

О камне этом, с загадочными письменами на нем, было известно Адаму от отца, что он со дна моря, и высечена на нем песня. Ведь все песни на земле, рассказывал отец, настоящие песни, а не песенки, пошли от народа, жившего в древности там, где сейчас море. Отец нашел этот камень, когда был молодым. В его молодости море еще выкидывало камни с песнями, их разносили по земле вольные люди - странники. Море выкидывало камень, странники собирались возле него и садились пить вино. Пили и смотрели на камень, пили и смотрели, пока песня сама не входила в их души. Адам все надеялся разгадать надпись на камне с помощью словарей, а теперь у него к камню был еще один интерес. "Вдруг, он мне поможет вернуть голос?" Теперь он готов был верить, что рассказы отца не все вымысел и что в камне этом действительно таится сила, возвращающая человеку песенный дар.