В больнице   ::   Распутин Валентин

И, читая, обжигался болью, другой, не телесной, горячим ветром обносившей грудь, откидывался обожженно на подушку и терзал себя: как же это могло случиться? Как случиться могло, что на самую дешевую наживку поддались и пошли крушить, и пошли... И кому поддались?! Господи, их только послушать, на них только посмотреть! В любой деревне пустоболта за человека не считали, имели же глаза и уши, чтобы оценить. А когда собралась куча пустоболтов, один другого развязней, один другого корыстней, что за наваждение нашло?! И бил, бил в голову, наяривая лихо, развеселый мотив: "Любо, братцы, любо, любо, братцы, жить; с нашим атаманом не приходится тужить!"

- Что пишут? - спрашивал сосед, взглядывая искательно: вдруг Алексей Петрович смилостивится и принесет и для него газеты. Алексей Петрович делал вид, что не понимает, и отвечал сердито:

- Добивают Россию. Доламывают.

- Через тяжелый период пройти надо...

- И куда выйти? - подхватывал Алексей Петрович. - В пустыню? В сплошные развалины? Они же не строители, они не умеют строить. У них профессия такая, талант такой - разрушать! Да, - спохватился он, - вы-то ведь строителем были. Вы можете отличить: или выкладывают стены, или бьют по ним чугунной бабой!

- Я строитель и знаю, что без чугунной бабы на нулевом цикле не обойтись.

- Вот правильно: нулевой цикл. Не дальше нулевого цикла.

- Да вы хоть знаете, что такое нулевой цикл?

Они уже кричали друг на друга. Сосед перекинул через голову руки, ухватился за спинку кровати и подтянулся, чтобы освободить голос, звучащий сдавленно и пискляво. Алексей Петрович поднялся и перебирал ногами, словно собираясь рвануться. И вдруг враз умолкли - будто увидели себя со стороны. Продолжать было опасно.

- Включите мне, пожалуйста, телевизор, - подчеркнуто вежливо попросил сосед.

- Отдохните, - раскланиваясь, не уступая соседу в вежливости, отвечал Алексей Петрович. - Вам вредно.

И одновременно с удивлением наблюдал за собой: зачем же так?

Удивился и сосед:

- Алексей Петрович, ведь вы же не в лесу!..

- Вот именно. Там мы ваши срамотильники не держим на соснах, на елках не развешиваем. Поэтому у нас звери порядочнее людей.

- Да считайте, как хотите. Но телевизор-то включить можно?

- Отдохните! - Алексей Петрович не узнавал себя, не понимал своего упрямства, уже представлял, как он будет потом мучиться от стыда, - и стоял, как пень, на своем.

Он не заметил, когда сосед нажал кнопку. Вошла сестра, Татьяна Васильевна, наклонилась над соседом:

- Болит, Антон Ильич? Обезболивающее сделать?

- Сделать! - сердито отвечал он. - И включите мне, пожалуйста, телевизор.

Сестра выпрямилась и, обернувшись, напряженно и вопросительно смотрела на Алексея Петровича. Он кивнул.

И вышел.

* * *

Солнце то выглядывало из-под тающей алой зыби неба, то снова терялось в ней, как в волне; срывалось вдруг откуда-то бледное солнечное пятно, бежало по аллее, вспрыгивало на ярко-голубую, свежевыкрашенную скамейку и взметывалось на черную стену леса. Парк расходился на все четыре стороны, и с трех сторон разрезали его широкие аллеи с асфальтным полотном машинной дороги, по бокам которой тянулись пешеходные дорожки с часто расставленными скамьями. Дорожки уходили и в лес - и там яркими пятнами с натоптанной подле залысевшей землей стояли скамейки, и туда тянулись на белых легких опорах с выгнутыми шеями перевернутые чаши светильников.

Алексею Петровичу еще вчера позволили гулять, еще вчера он отыскал и перенес в раздевалку плащ и теперь, одевшись, впервые вышел на воздух.