В двух шагах от рая   ::   Евстафьев Михаил Александрович

 – Прикажут и пойдешь!

– Не пойду! Из принципа не пойду! Нет, ну скажи ты мне, как так жить? И еще хотят, чтобы я жил и не воровал!

– Ладно, пошли отсюда! – встал с места заскучавший от этих фраз Олег. – Недаром им в характеристике пишут, что прапорщик такой-то «вдумчивый» и «выносливый»…

– В смысле?

…а парень и впрямь не от мира сего…

– Ну, это… чтоб по справедливости, не буду за всех прапоров говорить. Наш-то, Пашков, не зря медаль получил. А эти двое – другое дело, крысы складские. Это не ровень Пашкову. Так вот, «вдумчивые» и «выносливые» они потому, что сидят у себя на складе до обеда,.уем груши околачивают, и думают, думают, а после обеда выносят. Когда в город удастся выбраться, сам увидишь – все дуканы забиты нашими же банками и продуктами. Мы с тобой, понимаешь, должны жрать нормально, а эти суки все распродают направо налево, а нам, офицерам советским, – хер лысый остается!

– А когда, Олег, как ты думаешь, в город удастся поехать? – уже в столовой спросил Епимахов.

– Без году неделя, а уже в город рвется, – с ноткой высокомерья сказал Немилов.

– Интересно ж посмотреть…

– Чеков-то накопи сперва, – посоветовал через стол Зебрев.

– Все в свое время… – подмигнул Шарагин.

Хлебая из пластиковой тарелки суп, вспоминал Шарагин свой первый выезд в город – нелегальный. Тогда, вместе с Иваном Зебревым, который ехал в отпуск, и которому, кровь из носа, надо было закупиться, отправились они на свой страх и риск по дуканам. Дело в том, что, на их беду, вышел приказ, и в город вообще никого не пускали, по соображениям безопасности. Только с письменного разрешения начальника штаба армии разрешали выезд, и комендачи свирепствовали – жуть! Всех гребли из дуканов в комендатуру.

Переоделись «в гражданку». Договорились за литровую бутылку «Столичной», чтобы вывезли их на бронетранспортере из полка, переживали всю дорогу, что случится какое построение, тревога, и в полку заметят отсутствие. Замполит Немилов мог настучать. Прятались от патрулей.

Шарагин просто обомлел, когда первый раз вошел в дукан, и увидел изобилие импортных шмоток: джинсы, материал любой на платья, обувь, складные солнцезащитные очки, часы кварцевые, зажигалки всякие, и так обидно стало вдруг за Лену и Настюшу, что сидят они там в Союзе, и ничего подобного никогда в своей жизни не увидят.

…а как было бы здорово, если б Лена сама выбрала, что ей нужно!..

все чеки бы отдал ей – пусть тратит… а детских вещей! да почему же

у нас дети такие серые и невзрачные?! почему нельзя выпускать для

них красивую одежду?!.

Как же потом отчитывал их Моргульцев! Словно пацанов! Чуть не лопнул от негодования ротный, узнав, что надули его лейтенанты, кричал и кричал, минут двадцать кричал, весь красный стал, как сваренный рак, и вынес приговор:

– Объявляю строгий выговор, с занесением внутрь!

Это означало, что ротному надо поставить пол-литра, чтобы он нервы в порядок привел.

…мы к нему, конечно же, привыкли, и не реагируем, не

обижаемся особо, уж какой есть… дерганый, быстро заводится,

кричит много, но почти всегда беззлобно… отходчивый он все-таки

мужик, наш ротный… поэтому и прощаем ему вспыльчивость…

орет и орет, обидно, а замолкнет – жалко становится, потому что

знаешь, что не со зла он, что все-таки неравнодушен он, что

переживает он, любит свою роту, и взводных, и «слонов»…

– Пошли? – поднялся из-за стола Епимахов. Перебил Шарагину воспоминания.

– Иди-иди! Я чайку попью…

Почти все пообедали. Шарагин сидел в пустом зале. Лениво смахивал крошки хлеба со столов солдатик, у кухни ворковали две официантки. Боец без ремня мыл пол. Олег макал кусочки сахара в стакан чая, обсасывал их, держа двумя пальцами. Сахар, наполовину сменив цвет, разваливался, таял во рту, – и закусывал бутербродом с маслом, пропахшим вонючим складом.

В тот день, когда провернули вылазку по дуканам, он был несказанно счастлив.