В обход черной кошки   ::   Вульф Шломо

Драгомилов мгновенно преобразился, выпрамился, выпятил грудь и кашлянул. Поклонившись издали Жанне, он тихо сказал под добрым понимающим взглядом своей обаятельной крохотной супруги: "В приличном обществе, молодой человек, принято представлять свою даму знакомым людям." Жанна подошла, непринужденно разговаривала, впопад смеялась, проявляя врожденный аристократизм, чем совершенно поразила восьмидесятилетнего серцеееда. Он пригласил их на свою дачу, показавшуюся им дворцом в сосновой роще, демонстрировал свои розы, угощал вином и обедом, даже читал по-французски стихи, в которых Фридманы не поняли, естественно, ни слова. Милейшая Антонина Кирилловна вспоминала, как она в начале века познакомилась со студентом-математиком как-то на балу в Институте благородных девиц: "Все, представьте себе, Жанна Борисовна, танцевали только с гусарскими и драгунскими офицерами, а я, урежденная шведская графиня - со студентом." "Ну, положим твой студент тоже оказался из старинной княжеской фамилии, Тоня. Вы об этом не подозревали, Аркадий Ефимович? Сами знаете, какие до Двадцатого съезда были нравы. Приходилось всю жизнь скрывать..." Фридманы зачастили в Солнечное. Во-первых, тут были лучшие в Ленинграде пляжи, а,во-вторых, Драгомилов оказался милейшим стариком, "из прежних" и преподал бедному еврею урок хороших манер самим своим поведением за столом, в саду, на аллее, даже на лестнице. К тому же, он просто по-стариковски влюбился в красивую Жанну, дарил ей букеты из своего розария, рассказывал истории из дореволюционных студенческих времен и пел песни про то, как Исаакий бражничет со студентами. Научные дела Арона немедленно пошли на поправку, а вот старики вскоре умерли, один за другим... И Солнечное после постройки Лениградской дамбы тоже умерло. Залив подернулся сине-зеленой ряской, с него тянуло такой вонью, что отсюда потянулись к озерам бывшие сановные дачники. В заброшенной теперь даче Драгомилова, которую они недавно посетили с Жанной просто, чтобы вспомнить молодость, Фридман и решил разместить сейчас его "штаб". Снять дачу не составило никакого труда: все кругом были полуразграбленными. Наследники академика прямо уцепились за возможность подзаработать. "Штаб" составляли молодые экономисты-аналитики, призванные оценить торговые возможности параллельной России для СШР. Дом пришлось срочно переобрудовать, не меняя его внешнего неприглядного вида. Окна загерметизировали, внутри дома установили кондиционеры, чтобы воздух с моря не петравил всю группу, второй месяц сидящую у посткоммунистического интернета. Гости же, элегантные и тоже молодые референты крупнейших федеральных компаний, приглашенные на первую деловую встречу, мерзкого запаха словно и не замечали, гуляли в заброшенном саду и даже приехали со стороны моря. Они с удивлением осматривались в гостиной, где был накрыт стол с напитками и закусками, а обстановка не позволяла предположить даже ушлому "маэстро", кто его нынешние визави. "На каком языке будем говорить? - бодро и привычно начал он по-английски. - Вы, как я понял, европейцы. Я имею в виду американцев, израильтян, но не японцев." "Говорить мы будем по-русски, - ответил Фридман. - И начнём, с вашего позволения, сразу с дела. Наши активы уже в европейских и прочих банках. И у вас было время всё это проверить. Так что вы оценили нашу кредитоспособность. Не так ли?" Федералы, как их заочно называли в группе Фридмана, степенно кивнули, несколько ошеломленно вглядываясь в собеседников.