В водовороте   ::   Писемский Алексей

Когда они, наконец, приехали в Москву, в Кремль, то барон всеми редкостями кремлевскими начал восхищаться довольно странно.

- Как это мило! - почему-то произнес он, останавливаясь перед царь-колоколом.

- Что же тут милого? - спросил его князь удивленным голосом.

- То есть интересно, хотел я сказать, - поправился барон и перед царь-пушкой постарался уже выразиться точнее.

- C'est magnifique!* - проговорил он, надевая пенсне и через них осматривая пушку.

______________

* Это великолепно! (франц.).

- Magnifique еще какой-то выдумал! - сказал князь, покачав головой.

- Ах, кстати: я, не помню, где-то читал, - продолжал барон, прищуривая глаза свои, - что в Москве есть царь-пушка, из которой никогда не стреляли, царь-колокол, в который никогда не звонили, и кто-то еще, какой-то государственный человек, никогда нигде не служивший.

- Ты это у Герцена читал, - сказал ему князь.

- Так, так!.. Да, да! - подтвердил с удовольствием барон. - Этот Герцен ужасно какой господин остроумный, - присовокупил он.

- Он и побольше, чем остроумный, - заметил каким-то суровым голосом князь.

- Конечно, конечно! - согласился и с этим барон.

В Оружейную палату князь повел его мимо Красного крыльца и соборов.

Барон заглянул в дверь Успенского собора и проговорил: "Святыня русская!" Перед вновь вызолоченными главами Спаса-на-Бору он снял даже шляпу и перекрестился; затем, выйдя на набережную и окинув взором открывшееся Замоскворечье, воскликнул: "Вот она, матушка Москва!"

Все эти казенные и стереотипные фразы барона князь едва в состоянии был выслушивать.

Всходя по лестнице Оружейной палаты, барон сказал, показывая глазами на висевшие по бокам картины: "Какая славная кисть!"

- Прескверная! - повторил за ним князь.

- Ого, сколько ружей! - воскликнул барон, войдя уже в первую залу со входа.

- Много, - повторил за ним князь.

В комнате с серебряной посудой барон начал восхищаться несколько поискреннее.

- Отличные сюжеты, замечательные! - говорил он, осматривая в пенсне вещи и закинув при этом несколько голову назад. Наконец, к одному из блюд он наклонился и произнес, как бы прочитывая надпись: "Блюдо"!

- Что ж "Блюдо"? Читай дальше, - сказал князь, стоявший сзади барона и насмешливо смотревший на него.

- "Блюдо"! - повторил барон, но дальше решительно ничего не мог прочитать.

- Э, да ты, брат, по-славянски-то совсем не умеешь читать! - подхватил князь.

- Да, то есть так себе... Плохо, конечно!.. - отвечал как-то уклончиво барон и поспешил перейти в другое отделение, где хранились короны и одежды царские.

- Это архиерейские одежды? - спросил барон, останавливаясь перед первым шкафом.

- Нет, это одежды царей, - отвечал протяжно сопровождавший его чиновник, - архиерейские одежды в ризницах.

- Те в ризницах? - почему-то переспросил с любопытством барон.

- В ризницах, - повторил ему еще раз чиновник.

Что касается до драгоценных камней, то барон, по-видимому, знал в них толк.

- Это очень дорогая вещь, - сказал он, показывая на огромный рубин в короне Анны Иоанновны.

- Да-с, - повторил чиновник.

- Этакая прелесть, чудо что такое! - произносил барон с разгоревшимися уже глазами, стоя перед другой короной и смотря на огромные изумрудные каменья. Но что привело его в неописанный восторг, так это бриллианты в шпаге, поднесенной Парижем в 14-м году Остен-Сакену.

- Восемь штук таких бриллиантов!.. Восемь штук! - восклицал барон. Какая грань, какая вода отличная! - продолжал он с каким-то даже умилением, и в этом случае в нем, может быть, даже кровь сказывалась, так как предание говорило, что не дальше как дед родной барона был ювелир и торговал на Гороховой, в небольшой лавочке, золотыми вещами.

После бриллиантов барон обратил некоторое внимание на старинные экипажи, которые его поразили своею курьезностию.