Время барса   ::   Катериничев Петр Владимирович

У нас кофе в термосе остался?

— Прекрати на нее пялиться, Вован! Нашел тоже Афродиту: худая, как макаронина! Ну-ну, налей этой спидозной кофей! Да потом чашку спиртом отмывать придется!

Парень, не слушая визгливые выкрики подруги, встал, нашел термос, налил полную крышку кофе, протянул Але:

— Горячий, с ромом, будешь? Аля кивнула.

— Ну вот. Завязывается любовь и дружба, — досадливо откомментировала деваха. Она тоже встала — полногрудая, загорелая, неспешно завязала тесемки бюстгальтера, еще раз окинула Алю уничтожающим взглядом, бросила ей полотенце:

— Прикройся хоть, шалава. И вот что я тебе скажу: попила кофе и отвалила, поняла? Или пожалеешь.

Парень, которого подруга называла Вован, был вовсе на «Вована» не похож: худощавый, тонкокостный, гибкий, с пшеничной густой шевелюрой и пальцами музыканта; наверное, отдыхающий, «компьютерный мальчик из столицы», коего и захомутала провинциальная дива: будет что вспомнить тоскливой, дождливой зимой.

Аля одной рукой прижала к груди полотенце, другой держала крышечку с кофе, осторожно прихлебывая.

— Ну все? Закончила? — нетерпеливо подначила Алю девица.

— Танька, прекрати.

— Да? Много ты понимаешь в девках, Володенька! Да на ней, поди, уже весь пляж отдохнул и расслабился! Ты на глазищи посмотри!

— А что, красивые…

— Красивые? Да она героину выжрала кило! Красивые… Вали отсюда, девка!

— Тань, зачем ты так…

— Да? Хочешь, вали с ней, про-грам-мист! Только не забудь резинку на пенис, да на каждый палец в особенности! От СПИДа не лечат!

— Таня…

— Что — Таня? Что губищи-то раскатал, как Минфин на Валютный фонд? Ничего ты здесь не словишь, окромя заразы!

— Таня… Ну все…

— Спасибо. Я пойду, — тихо прошептала Аля, протягивая пустую крышку. — Спасибо.

Она наклонилась, положила полотенце на песок, пошла прочь.

— С собой эту тряпку забери, после тебя не отстираешь! — услышала вслед визгливый голос дивы, почувствовала навернувшиеся на глаза слезы, выдохнула — и побежала. Что, теперь ее всегда будут отовсюду гнать, как шелудивого пса?

Постепенно она успокоилась. Ревность — штучка всеобщая, и осуждать эту Таню… Нет, не за что. Даже приятно: невзирая на все, рухнувшее на ее голову за последние сутки, к ней еще ревнуют. А кофе был хороший, крепкий. Видно, дива оч-ч-чень желала понравиться пареньку. Во всем.

Впереди услышала музыку, выкрики. Сбавила шаг. Играл переносной магнитофон. Что-то очень старое, почти забытое. «Я еду к морю, я еду к ласковой волне…» Аля пригляделась: молодежь радуется жизни. Ну да, она так и подумала:

«молодежь». Порой девушке казалось, что она прожила уже две-три жизни, и нынешняя — не самая удачная. Человек пять-семь, парни и девчонки, резвились в теплом ночном море. Заметила на песке светлячок сигареты: обнаженная девушка, пьяная вдребадан, полулежала на покрывале, пытаясь подпевать орущему кассетнику.

Прихлебывая вино из бутылки, она подняла голову, посмотрела невидяще на Алю:

— Верка… где ты бродишь… Все… купаются…

Недолго думая, Аля подхватила с земли суконное одеяло, набросила на себя; подняла непочатую пластиковую бутылку минеральной, сигарету, спички. Поискала глазами, углядела ножку разодранной копченой курицы, кусок хлеба, взяла и их.

— Верка… Давай вмажем… Тут еще водки полбутылки…

— Потом…

— Ты с Мишкой была, да?.. Аля пробурчала невнятное.

— Ну и фиг с ним. Тогда я Толика забираю. Чтоб без обид.

Аля промолчала, тихонько удаляясь.

— Ты куда направилась-то?..

Аля сделала неопределенный жест плечами, прибавила шагу, стараясь, чтобы не свалилось одеяло.

— В восемнадцатую не суйся… — пьяно выкрикнула напоследок девица. — Там Вадик с Наташкой… уе… уединился.

Последнее слово явно вымотало девушку, она приложилась к бутылке с вином, допила, отбросила и беспамятно завалилась на покрывало.