Вашингтонская площадь   ::   Джеймс Генри

Оно отнюдь не помогало ему легче справиться с горечью потери или скорее ее восполнить; и оно мешало ему вполне оценить возможности Кэтрин и благодеяния миссис Пенимен. По истечении полугода он все же принял постоянное присутствие сестры как свершившийся факт, а когда Кэтрин подросла, понял, что ей действительно полезно общество особы несовершенного пола. Он был отменно вежлив с Лавинией, безукоризненно, церемонно вежлив, и, кроме одного случая, когда он вспылил во время обсуждения теологических проблем с ее покойным мужем, она ни разу в жизни не видела брата разгневанным. С ней он теологических проблем не обсуждал; он с ней вообще ничего не обсуждал, ограничившись тем, что очень ясно и в непререкаемой форме изложил свои пожелания насчет воспитания дочери.

Однажды, когда девочке было лет двенадцать, доктор сказал своей сестре:

- Лавиния, постарайся научить ее думать. Я хочу, чтобы моя дочь умела думать.

Миссис Пенимен углубилась в размышления.

- Значит ли это, дорогой Остин, - спросила она через минуту, - что уметь думать, по-твоему, важнее, чем уметь творить добро?

- Творить добро? - переспросил доктор. - Человек, не умеющий думать, не может творить добро.

Против этого утверждения миссис Пенимен не стала возражать; вероятно, она вспомнила, что ее собственные великие заслуги перед миром действительно объясняются ее разносторонним развитием.

- Разумеется, я хочу видеть Кэтрин добродетельной женщиной, - сказал доктор на следующий день. - Но добродетели ее ничуть не пострадают, если к ним добавится немного ума. Я не боюсь, что она вырастет злой; в ее характере нет и не будет ни грана жестокости. Она ласкова, как теленок; но я не хочу, чтобы лет через шесть мне пришлось сравнивать ее с коровой.

- Ты боишься, что Кэтрин вырастет недалекой девушкой? Не беспокойся ведь пасти ее буду я! - заявила миссис Пенимен, ибо она уже начала заниматься образованием племянницы: усаживала ее за фортепьяно, за которым Кэтрин выказывала некоторые способности, и водила в танцкласс, в котором девочка, надо признаться, успеха не имела.

Миссис Пенимен была высокая, худая, светловолосая, несколько увядшая женщина; она отличалась исключительным благодушием, чрезвычайно аристократическими манерами, слабостью к легкому чтению и какой-то нелепой уклончивостью и скрытностью характера; она была романтична и сентиментальна и питала страсть ко всяким тайнам и секретам; страсть эта была вполне невинна, ибо до поры до времени все ее секретничанье никому и ничему не угрожало. Если она не отличалась правдивостью, то этот ее недостаток не имел практических последствий, так как утаивать ей все равно было нечего. Она хотела бы иметь возлюбленного, который оставлял бы для нее в лавке записки на вымышленное имя. Должен сказать, что этим ее воображаемый роман и ограничивался. Возлюбленного миссис Пенимен никогда не имела, но брат ее, человек весьма проницательный, понимал особенности ее натуры. "Когда Кэтрин исполнится семнадцать, - говорил он себе, Лавиния примется уверять племянницу, что в нее влюблен какой-нибудь молодой человек с усиками. Это будет чистейший вздор; никакой молодой человек ни с усиками, ни без оных в Кэтрин не влюбится. Но Лавиния не отступится и примется навязывать племяннице свою выдумку; и если к тому времени страсть к секретам и тайнам еще не совсем завладеет Лавинией, она, возможно, попытается и мне ее навязать. Кэтрин не поймет и не поверит, и ее душевное спокойствие не будет потревожено; бедняжка отнюдь не романтична".

Кэтрин росла здоровой, крупной девочкой, но материнской красоты не унаследовала. Вы не назвали бы ее и безобразной; просто ей досталась самая обыкновенная, простоватая внешность, кроткие черты лица.