Вечера на хуторе близ Диканьки   ::   Гоголь Николай Васильевич

Полутабе'нек , шелковая материя.

Пу'тря , кушанье, род каши.

Рушни'к , утиральник.

Сви'тка , род полукафтанья.

Синдя'чки , узкие ленты.

Сластёны , пышки.

Сво'лок , перекладина под потолком.

Сливя'нка , наливка из слив.

Сму'шки , бараний мех.

Со'няшница , боль в животе.

Сопи'лка , род флейты.

Стуса'н , кулак.

Стри'чки , ленты.

Тройча'тка , тройная плеть.

Хло'пец , парень.

Ху'тор , небольшая деревушка.

Ху'стка , платок носовой.

Цибу'ля , лук.

Чумаки' , обозники, едущие в Крым за солью и рыбою.

Чупри'на, чуб , длинный клок волос на голове.

Ши'шка , небольшой хлеб, делаемый на свадьбах.

Юшка , соус, жижа.

Ятка , род палатки или шатра.



Сорочинская ярмарка

I

Менi нудно в хатi жить. 

Ой, вези ж мене iз дому, 

Де багацько грому, грому,

Де гопцюють все дiвки, 

Де гуляють парубки! 



Из старинной легенды



Как упоителен, как роскошен летний день в Малороссии! Как томительно жарки те часы, когда полдень блещет в тишине и зное и голубой неизмеримый океан, сладострастным куполом нагнувшийся над землею, кажется, заснул, весь потонувши в неге, обнимая и сжимая прекрасную в воздушных объятиях своих! На нем ни облака. В поле ни речи. Все как будто умерло; вверху только, в небесной глубине, дрожит жаворонок, и серебряные песни летят по воздушным ступеням на влюбленную землю, да изредка крик чайки или звонкий голос перепела отдается в степи. Лениво и бездумно, будто гуляющие без цели, стоят подоблачные дубы, и ослепительные удары солнечных лучей зажигают целые живописные массы листьев, накидывая на другие темную, как ночь, тень, по которой только при сильном ветре прыщет золото. Изумруды, топазы, яхонты эфирных насекомых сыплются над пестрыми огородами, осеняемыми статными подсолнечниками. Серые стога сена и золотые снопы хлеба станом располагаются в поле и кочуют по его неизмеримости. Нагнувшиеся от тяжести плодов широкие ветви черешен, слив, яблонь, груш; небо, его чистое зеркало — река в зеленых, гордо поднятых рамах… как полно сладострастия и неги малороссийское лето!

Такою роскошью блистал один из дней жаркого августа тысячу восемьсот… восемьсот… Да, лет тридцать будет назад тому, когда дорога, верст за десять до местечка Сорочинец, кипела народом, поспешавшим со всех окрестных и дальних хуторов на ярмарку. С утра еще тянулись нескончаемою вереницею чумаки с солью и рыбою. Горы горшков, закутанных в сено, медленно двигались, кажется, скучая своим заключением и темнотою; местами только какая-нибудь расписанная ярко миска или макитра хвастливо выказывалась из высоко взгроможденного на возу плетня и привлекала умиленные взгляды поклонников роскоши. Много прохожих поглядывало с завистью на высокого гончара, владельца сих драгоценностей, который медленными шагами шел за своим товаром, заботливо окутывая глиняных своих щеголей и кокеток ненавистным для них сеном.

Одиноко в стороне тащился на истомленных волах воз, наваленный мешками, пенькою, полотном и разною домашнею поклажею, за которым брел, в чистой полотняной рубашке и запачканных полотняных шароварах, его хозяин. Ленивою рукой обтирал он катившийся градом пот со смуглого лица и даже капавший с длинных усов, напудренных тем неумолимым парикмахером, который без зову является и к красавице и к уроду и насильно пудрит несколько тысяч уже лет весь род человеческий. Рядом с ним шла привязанная к возу кобыла, смиренный вид которой обличал преклонные лета ее. Много встречных, и особливо молодых парубков, брались за шапку, поравнявшись с нашим мужиком.