Великий океан   ::   Кратт Иван Фёорович

Что ж касается

до меня, то я, дойдя в Вашем письме до моего имени, право, покраснел и подумал: что мне

послать наряду с прочими? Что значат мои безделки? Это лепта в капитале умов российских!

Наконец, по совету, может быть, самолюбия, а более, право, из повиновения к Вам,

решился отправить мои Басни и Сказки. Пускай Ваши американцы учатся по ним русской

грамоте, пока не дойдут еще до риторики и пиитики, и проч...»

Павел сидел у стола всю ночь. Огарок потух, скрипели лодки, глухо била волна. За

стенкой возились и пищали крысы... Письмо вызвало воспоминания о Петербурге, о

засыпанной снегом Москве, холодных казематах Кронштадта, где помещались штурманские

классы, о трех зимах, проведенных в этой школе. Воспитатели доверяли ему управление

парусом на морском боте, а ученики с завистью глядели, когда он, гибкий и простоволосый,

ловко тянул шкоты и орудовал румпелем во время самого настоящего шторма и что-то

кричал радостное и воинственное.

Часто ночью Павел выползал через окно спальни, пробирался на скользкие береговые

камни. Ветер дул с моря, шипели меж валунов короткие волны, заливали гранит. Они

напоминали родину...

С десяток лет назад Баранов подобрал его на островке Чугайской бухты. Недалеко оттуда,

у входа в пролив, находилась крепостца, поставленная еще в первые дни заселения русскими

Аляски. Там жил небольшой отряд звероловов. Русские вместе с отцом Павла погибли,

защищая редут, а мать, индейская девушка с западных отрогов Скалистых гор, подхватив

сына, не вытащив даже стрелы, пробившей ей грудь, добралась до байдарки. В море индианка

умерла.

Три дня пролежал Павел на острове. Здесь, под высоким серым крестом с надписью:

«Земля Российского Владения», нашел его Баранов. Правитель шел на маленьком куттере

отбить захваченную индейцами крепость.

Увидев людей, мальчик хотел уползти, но не смог. Он совсем отощал и почти не

двигался. Однако в руке у него был камень.

Баранов нагнулся, отобрал камень, кинул его стоявшему, накрытому паркой, тойону

вождю союзников-кенайцев, удравших при нападении индейцев на крепость. За трусость

Баранов оставлял его одного на острове.

Схорони,сказал он спокойно.Сие для тебя непостижимо.

Потом поднял мальчика и, нагнув от ветра голову, коренастый, маленький, зашагал к

своему «суднишку».

Так и остался мальчик жить у Баранова. Правитель окрестил его и назвал Павлом. Вместе

с ним кочевал по побережью материка, по морю, отыскивая лежбища морских котов,

намечая новые заселения. В ненастные дни, сидя в старой истрепанной палатке, Баранов

учил его грамоте, писал углем буквы на кусочке ровдуги, на полотняных стенках жилья. На

корабле показывал компас, астролябию, называл звезды, заставлял разбираться в парусах.

И когда Павел в первый раз самостоятельно проложил курс, правитель ушел в свою каюту

и долго оттуда не выходил. Таким бы он хотел видеть сына...

Спустя несколько лет Баранов отправил крестника с английским капитаном Джилем,

заходившим на острова, в Охотск, а оттуда в Санкт-Петербург.

Вернешься помощником будешь. Навигаторы требуются, ученые люди... Чужеземные

купцы давно точат зубы на места, обысканные российскими мореплавателями. Огнестрельные

орудия диким везут, напитки горькие... Ты коренной хозяин сих мест. Тебе вера будети ты

не забудешь про их долю. А отсюда истинная польза народам и отечеству.

В Кронштадте Павел получал длинные письма правителя. Они шли долго и были полны

планов о новых землях, полны советов и наставлений крестнику. В последнем письме Баранов

сообщал, что встретит его на Ситхе, где решил окончательно обосноваться. «Построек мы

произвели: сначала большой балаган, в который сгрузили с судов и клали приготовляемый

корм, потом баню небольшую, черную, в кою я перешел в октябре. Жил до того времени

под ненастьем в изорванной палатке, а тут зиму мучился в дыму и от печи при худой крыше

и беспрерывных до февраля ненастьях.