Венец   ::   Унсет Сигрид

Кристин услыхала позади себя громкое и испуганное ржание Гюльдсвейна и обернулась – жеребец взвился на дыбы, взвизгнул так, что зазвенело в ушах, круто повернулся и поскакал в гору, так что земля дрожала. Две другие лошади помчались вслед за ним и поскакали прямо вверх по каменной осыпи. Обломки камней с грохотом покатились вниз, затрещали сломанные ветки и корни.

И тогда Кристин закричала диким голосом.

– Отец! – кричала она. – Отец!..

Вскочив на ноги, она побежала за лошадьми, не смея оглянуться через плечо, вскарабкалась вверх по крутому, усеянному камнями склону, наступила на край своего платья и покатилась было вниз, потом снова поднялась, хватаясь за камни окровавленными руками, поползла вверх на израненных и ушибленных в кровь коленях, звала по очереди то отца, то Гюльдсвейна, обливаясь потом, который ручьями струился по всему ее телу, заливая ей глаза, а сердце у нее билось так, словно хотело вдребезги разбиться о грудную клетку; слезы ужаса душили ее.

– Ай, отец! Отец!

И вот она услыхала где-то над собою его голос. Она увидела, что он бежит огромными прыжками вниз по обрыву, добела освещенному солнцем; маленькие березки и осины тихо стояли рядами, только листья их серебристо поблескивали – горная рощица была так тиха и светла, и отец бежал вниз и звал девочку по имени; силы оставили Кристин, и она опустилась на землю, зная, что теперь она спасена.

– Пресвятая Мария! – Лавранс встал около девочки на колени и прижал ее к себе; он был бледен, рот у него был как-то странно искажен, и Кристин испугалась еще больше: она как будто только теперь поняла по его лицу, какой страшной опасности она подвергалась.

– Дитя, дитя мое! – Он взял ее окровавленные ручки, посмотрел на них, увидал венок на ее распущенных волосах и коснулся его. – Что это, как ты попала сюда, Кристин, детка?

– Я пошла с Гюльдсвейном, – рыдала она, прижавшись к нему. – Мне стало так страшно, вы все спали, а потом пришел Гюльдсвейн… А потом кто-то махал мне и манил меня у реки…

– Кто манил тебя – мужчина?

– Нет, женщина; она манила золотым венцом – я думаю, это была горная дева, отец…

– Господи Иисусе Христе, – тихо сказал Лавранс, перекрестив ребенка, и сам перекрестился.

Он помогал девочке подыматься вверх, пока они не вышли на поросший травой склон; тогда он поднял ее на руки и понес. Она висела на его шее, плача навзрыд, и не могла остановиться, сколько он ни шикал.

Вскоре они встретили работников и Исрид. Услыша о том, что произошло, та всплеснула руками.

– Ну конечно, это была горная дева, она хотела заманить такого красивого ребенка и запереть его в гору, уж будьте уверены!..

– Молчи! – резко приказал Лавранс. – Нам не нужно было говорить об этих вещах среди леса – никто не знает, кто сидит тут под камнями и слышит каждое слово!

Он вытащил из-под рубашки золотую цепочку и повесил крест с мощами на шею Кристин, засунув его под платье.

– А вы все держите язык за зубами, – сказал он, – Рагнфрид и знать не должна, какой опасности подвергался ребенок.

Они поймали лошадей, забредших в лес, и пошли быстрым шагом вниз, на выгон у пастушьей хижины, где паслись остальные кони. Потом все сели на лошадей и поехали к сетеру Йорюндгорда – до него было недалеко.

Солнце близилось к закату, когда они прибыли туда; скот уже был загнан за загородку, и Турдис с пастухами доили коров. В избушке путников ожидала каша – пастухи видели их днем наверху, у сторожевой вышки, и поджидали их приезда.

Только теперь Кристин успокоилась и перестала плакать. Она сидела на руках у отца и ела кашу со сметаной с его ложки.

Лаврансу надо было еще сходить на другой день к озеру, лежавшему дальше в горах; там жили некоторые из его пастухов при быках. Кристин должна была сопровождать отца; но теперь он сказал, что ей придется остаться здесь, в избушке.