Вилла Рубейн   ::   Голсуорси Джон

- Зайти за вами? Народ в этом семействе самый разный, в основном англичане... Очень милые люди.

- Нет, спасибо. Буду писать весь день. У меня нет времени водить знакомство с людьми, для посещения которых надо переодеваться.

- Как хотите!

И, расправив плечи, Дони исчез за одеялом, закрывавшим дверной проем.

Гарц поставил кастрюльку с кофе на спиртовку и отрезал себе хлеба. Сквозь окно веяло утренней свежестью, пахло древесными соками, цветами и молодыми листочками; пахло землей и горами, пробудившимися от зимнего сна; доносились новые песни повеселевших птиц - в окно врывалась душистая, беспокойная волшебница-весна.

Вдруг в дверь проскочил белый жесткошерстный терьер с черными отметинами на морде и косматыми рыжими бровями. Он обнюхал Гарца, сверкнул белками глаз и отрывисто тявкнул.

- Скраф! Противная собака! - позвал юный голосок.

На лестнице послышались легкие шаги, издалека донесся тонкий голос:

- Грета! Не смей подниматься туда!

В комнату скользнула девочка лет двенадцати с длинными белокурыми волосами под широкополой шляпой.

Голубые глаза ее широко раскрылись, личико раскраснелось. Черты его не были правильными: скулы выдавались, нос был толстый, но подкупало его выражение - простодушное, задумчивое, лукавое и немножко застенчивое.

- Ой! - вырвалось у нее.

Гарц улыбнулся.

- Доброе утро! Это ваша собака?

Она не ответила и только немного смущенно глядела на него; потом она подбежала к собаке и схватила ее за ошейник.

- Скраф! Противный... гадкий-прегадкий пес! Она склонилась над собакой, поглядывая на Гарца из-под упавших локонов.

- Вовсе нет! Можно дать ему хлеба?

- Нет, нет! Не давайте... Я побью его... и скажу ему, какой он гадкий, больше он не будет себя так вести. И еще дуется; у него всегда такой вид, когда он дуется. Вы здесь живете?

- Временно. Я приезжий.

- А мне показалось, что вы здешний. У вас выговор такой.

- Да, я тиролец.

- Сегодня утром я должна говорить только по-английски, но я не очень люблю этот язык... потому что я наполовину австрийка, и немецкий мне нравится больше; но моя сестра Кристиан - настоящая англичанка. А вот и мисс Нейлор. Ох и задаст она мне сейчас!

И, указав розовым пальчиком на вход, она снова жалобно взглянула на Гарца.

В комнату подпрыгивающей, птичьей походкой вошла пожилая маленькая женщина в сером саржевом платье, отделанном узкими полосками бордового бархата; на груди ее болтался на стальной цепочке большой золотой крест; она нервно стискивала руки, затянутые в черные лайковые перчатки, довольно потертые на швах.

У нее были преждевременно поседевшие волосы, быстрые карие глаза, кривоватый рот, а голову она держала, склонив набок; на ее добром узком и длинном лице застыло извиняющееся выражение. Ее несвязные и отрывистые фразы звучали так, будто были на резинках и втягивались назад, как только она их произносила.

- Грета, как ты можешь! Что скажет твой папа! Право, не знаю, как... так неловко...

- Что вы, что вы! - утешил ее Гарц.

- Идем сейчас же... извините... так неудобно!

Все трое стояли: брови Гарца то поднимались, то опускались; маленькая женщина нервно теребила свой зонтик; Грета покраснела, надула губки и с глазами, полными слез, накручивала на палец белокурый локон.

- Ой, глядите!..

Кофе закипел и убежал. По стенкам кастрюльки, шипя, текли тонкие коричневые струйки. Собака, опустив уши и поджав хвост, стала носиться по комнате. Все трое сразу почувствовали себя легко и свободно.

- Мы очень любим гулять по дамбе, и вот Скраф... вышло так неудобно... Мы думали, здесь никто не живет... ставни потрескались, краска облупилась. Вы давно в Боцене? Два месяца? Подумать только! Вы не англичанин? Тиролец? Но вы так хорошо говорите по-английски... прожили там семь лет? Неужели? Как это кстати! Грета сегодня говорит только по-английски.