Виток эволюции   ::   Воннегут Курт

Надо бы вам попробовать стать амфибионтами — вы тут же увидите, как люди могут быть счастливы, когда им не приходится думать, где бы раздобыть еды для своего тела, или зимой его не обморозить, или что с ними будет, когда их тело придется списывать в утиль.

— Но, сэр, это не означает конец всем честолюбивым стремлениям, конец величию человека!

— Ну, про это я вам ничего сказать не могу, — ответил я. — У нас тоже есть люди, которых можно назвать великими. Они остаются великими и в телах, и без них. Но самое главное — мы не знаем страха, понимаете? — я уставился прямо в объектив ближайшей телекамеры. — Вот это и есть самое великое достижение человечества.

Судья опять грохнул молотком, а высокопоставленные зрители заорали вовсю, стараясь криками заглушить мой голос. Телевизионщики отключили камеры, и из зала выгнали всех, кроме самого большого начальства. Я понял, что попал в самую точку, но что с этой минуты никому не удастся поймать по телевизору ничего, кроме органной музыки.

Когда шум улегся, судья возгласил, что судебное заседание окончено и мы с Мэдж признаны виновными в дезертирстве.

Я подумал, что хуже нам все равно не станет, и решил облегчить душу.

— Понял я вас теперь, устрицы несчастные, — сказал я. — Вам жизни нет без страха. Только это вы и умеете — заставлять себя и других людей что-то делать под страхом — все равно, под страхом чего. И ваше единственное развлечение — видеть, как люди трясутся от страха, как бы вы чего не сделали их телам или не отняли у них тел.

Тут и Мэдж внесла свою лепту:

— Вы только и умеете, что пугать людей, чтобы они обратили на вас внимание.

— Неуважение к суду! — изрек судья.

— А единственная возможность пугать людей — это держать их в черном теле, — добавил я.

Солдаты вцепились в меня и в Мэдж и уже собрались тащить нас вон из зала суда.

— Вы развязываете войну! — заорал я.

Все замерли, как на картине, и стало очень тихо.

— А мы уже давно воюем, — неуверенно сказал генерал.

— А мы-то пока с вами не воевали, — ответил я, — но мы пойдем на вас войной, если вы не освободите меня и Мэдж сию же минуту. — В теле этого фельдмаршала я действовал свирепо и напористо.

— У вас нет оружия, — сказал судья, — и нет науки. Без тел амфибионты — пустое место.

— А вот если вы не развяжете нас, пока я считаю до десяти, — сказал я ему, — мы оккупируем все ваши тела до последнего и стройными рядами промаршируем в них к ближайшему обрыву, а там сдавайтесь! Вы окружены.

Сами понимаете, это был чистый блеф. В теле может находиться только одна личность, но противники-то не были в этом уверены.

— Раз! Два! Три!

Генерал сглотнул слюну, побелел, как полотно, и слабо махнул рукой.

— Развяжите их, — сказал он.

Солдаты, вне себя от ужаса, поспешили разрезать веревки. Мы с Мэдж были свободны.

Я сделал несколько шагов, послав свою душу вон из чужого тела, и этот красавчик-фельдмаршал, со всеми своими регалиями, с грохотом покатился вниз по лестнице, как старинные стоячие часы.

Но я понял, что Мэдж еще не вышла из тела. Она все еще медлила в меднокожем теле с шартрезовыми волосами.

— И вдобавок, — сказала она, — за все неприятности, которые вы нам причинили, вы отошлете вот это тело в Нью-Йорк по моему адресу, и оно должно прибыть в отличном состоянии не позже понедельника.

— Будет сделано, мэм, — сказал судья.

Мы добрались до дому как раз в то время, когда парад в честь Дня ветеранов кончился и командующий парадом вышел из своего тела возле местного телохранилища и тут же стал извиняться передо мной за свое поведение.

— Что ты, Герб, — сказал я. — Не стоит извиняться. Ты же был не в себе. Ты шел на парад в теле.

Пожалуй, самое лучшее в нашем двойном существовании — если не считать, что мы не ведаем страха, — это то, что люди прощают друг другу все глупости, которые им случается натворить, пока они находятся в телах.