Вяленый пидор   ::   Шленский Александр

Чалый передернулся и тут же понял, что несмотря на краткость укуса, паук успел прикрепить к его сердцу прочную паутинку и теперь дергает за нее с мрачным паучьим юмором, всеми лапами по очереди, в такт секундам, которые в изобилии выплевывали ходики: тик-так… тик-так… ДЁРГ!!! И еще чуть-чуть, совсем-совсем потихонечку – дёрг. Пожалуй, этот маленький издевательский поддерг был болезненнее большого дерга. Тик-так… тик-так… тик-так… Пауза… Тик-так… тик-так… тик-так… Опять пауза…

А где же паучий дерг? Дерга не было

– А вот не дерну!.. А вот не дерну… Надоело дергать… А может, и…… дёр!!! …ну – уже совершенно открыто и молча глумился паук, не вылезая, впрочем, из-за абажура.

– Ну блядина ползучая, достал ты меня! Сейчас я тебя вместе с ебажуром охуячу! Чалый взял в руки ржавую монтировку и схватился за лестницу, собираясь разнести в клочья свою гадкую поделку вместе с подлой восьминогой тварью.

– Ну что, Чалушка? С паучком воюем? – раздался как всегда сдержанный, ироничный голос Вяленого. Чалый радостно вздрогнул, – Ты положь монтировку-то! Монтировкой ты ему ни хуя не сделаешь. Ты его лучше спиртиком припудри слегка – вот тогда он и лапы кверху…

– Где ж ты хо-о-дишь, волчатина позорная! – радостно взвыл несчастный кочегар и отчаянно завертел головой, пытаясь разглядеть старика в неверном красном свете. Меня твой паук чуть не сожрал, сука! Забирай его на хуй отсюда и давай водку пить. Я уже усираюсь, так выпить хочу, а ты пидорина, все гуляешь. Да где же ты там на хуй?!

Измученный ожиданием, Чалый сразу позабыл, что хотел чинно выпить с другом «под абажуром», как пьют политические. Облегчение, что друг возвратился живым и здоровым, сделали ненужными и лишними любые ритуалы, кроме уже привычных. Облегчение неожиданно перешло в бурную радость – друг жив, и выпивки у них – навалом. Что же еще надо человеку для счастья, если он не политический, а просто алкогольный! Нет, теперь после возвращения друга Чалый безусловно был рад, что он все-таки алкогольный, а не политический. Вот только разглядеть друга в полутьме подвала все никак не удавалось.

– Да что за черт!.. – и кочегар опять в недоумении стал озираться по сторонам, пытаясь найти глазами тощую, согбенную фигуру своего закадычного приятеля.

– Чалушка, голубчик! Ты башкой-то не верти, послушай меня. Нет меня больше, родной. Нету меня на свете. Вышел весь Вяленый. В тираж погашения вышел. Понял, сынок?

Чалый мешком рухнул на пол, больно ушибив ягодицы и ничуть не заметив этой боли, а затем обхватил голову руками, тоскливо, по-собачьи оскалил желтые клыки, и из глаз его полились злые слезы отчаяния. Несчастный пьяница размазывал их кулаками по щекам и дико, осиротело матерился горестным речитативом, словно читая самую скорбную поминальную молитву на свете.

– Прекрати выть! Хули ты на жопу падаешь, как мальчик? Я к тебе попрощаться зашел, а ты, блядь, воешь как эпилептик! Я еще тут пока! В голове у тебя сижу, отдохнуть решил перед дальней дорогой. С тобой, мудаком, попрощаться. А шкурке моей пиздец настал. Да хули от этого огорчаться? Пиздец всему когда нибудь приходит. И тебе придет. Уж это обязательно. Вот тогда и встретимся с тобой, попиздим о том – об другом, как раньше пиздели… А сейчас мне пора, дорогой! Меня ребятки ждут – Мишаня с Витенькой. Мне сейчас с ними надо. Прощай, Чалушка! Много не пей, не распиздяйничай тут без меня, и вообще – человеком будь! Понял?

Чалый встал с пола, насухо протер глаза рукавом злосчастного свитера и хмуро осведомился:

– А что – и студент?… Тоже?…

– Тоже, Чалушка, тоже! Отдал свою шкурку, чтобы с Витюней моим благодатью поделиться. Есть такая старая история про Кастора и Поллукса. Греки они были.