Ворлок из Гардарики   ::   Русанов Владислав

Сегодня, когда победа была уже в наших руках, ты прочел заклинание. Наши весла сломались. Мы проиграли. «Слейпнир» занял место, по праву принадлежащее «Жрущему ветер». Мы лишились шести весел из двадцати. Чем я должен заменить весла? Почему мои люди мокрые и злые, а твои довольные и сухие? Где здесь справедливость, о которой ты толковал, Хродгейр Черный Скальд?

Договорив, Лосси стукнул рукоятью топора оземь, обвел слушающих его викингов суровым взглядом, в котором читался праведный гнев и возмущение.

– Ты обвинил меня в колдовстве, Лосси-датчанин, – растягивая слова, медленно произнес Хродгейр. – Это очень серьезное обвинение. Оно требует доказательств.

– Я готов подтверждать. И настаиваю…

– Ты готов привести доказательства?

– Да.

– Какие же?

Точильный Камень задумался. Он кусал ус, переминался с ноги на ногу.

– Говори скорее, Лосси! – настаивал Хродгейр. – Не заставляй нас ждать – мои люди хотят пива!

Скальд держался с нагловатой уверенностью. Датчанин, хоть и верил в свою правоту, затруднялся привести веские доводы. Вратко смотрел ему в лицо и видел, как убеждение в глазах викинга сменяется растерянностью, а потом и удивлением. Взгляд Точильного Камня метнулся поверх головы Хродгейра, и тут уж его глаза начали вылезать из орбит.

Новгородец оглянулся и обмер.

На краю освещенного костром круга стояла высоченная, худая старуха. Точь-в-точь как описывал кормщик. Морщинистое лицо цвета старого пергамента. Заострившийся подбородок. Нос, торчащий подобно вороньему клюву. Седые, спутанные патлы космами спадали на плечи и лоб. Глаза, спрятанные глубоко в глазницах, горели, словно два уголька. Очертания костлявого тела смутно угадывались под изодранным, казалось состоящим из одних клочков и лохмотьев, балахона. Наверное, когда-то это была рубаха, но теперь иначе, чем балахоном, ее не назвал бы никто.

Древняя, как сама земля, старуха молча стояла и буравила собравшихся у огня мужчин недобрым взглядом. Будто хотела сказать: «Зачем это вы приперлись в мой фьорд? Кто звал вас? Зачем шумите, нарушаете мой покой?»

Викинги, увидев ее, застывали, теряли веселость. Их лица становились суровыми и скорбными. Так люди держатся на похоронах близкого родственника или любимого вождя.

Гуннар пробурчал что-то себе под нос – скорее всего, наговор от сглаза или, того хуже, от колдовства – и схватился за висевший на шее амулет – маленький молот Тора. Да, уж если кто и защитит северянина от недоброго глаза, так только бог-громовержец, победитель великанов.

– Поздорову тебе, почтенная, – первым пришел в себя Хродгейр. Он говорил твердо, хотя и с видимым усилием.

Хозяйка фьорда молчала.

– Прошу простить нас, что нарушили твой покой, – вел дальше предводитель норвежцев. – Хрофт свидетель, я хотел передать тебе немного еды и питья, но меня убедили, что здесь нет никого живого. – Он сверкнул глазами в сторону Гуннара, который едва заметно развел руками.

– Никого живого… – вдруг проговорила старуха высоким дребезжащим голосом. – Нигде нет никого живого! Все живые – мертвы, а все мертвые – живы! Волк рвется с цепи! Быстро строится Нагльфар! Выросла омела! [30]

От звуков ее голоса, от непонятных слов, от грозной уверенности, звеневшей, словно вечевой колокол, Вратко поежился. Холод побежал между лопатками. Он смотрел на бывалых, опытных в битве, повидавших жизнь воинов. Хирдманы Хродгейра, открыв рты, внимали древней вещунье. В глазах их плескался суеверный ужас.

– Вы – вольные люди, искатели славы и добычи! – продолжала старуха. – Вы вечно в пути, вечно спешите за удачей.