Возле стылой воды   ::   Екимов Борис

А вот картинки гидростанции раньше на стене не было. Хотя прежде видел ее Михалыч. И крепко ее запомнил.

В один из вечеров Сашка просматривал старые журналы. Михалыч рядом сидел с крючком и дратвой - валенок подшивал. Шуршали, шуршали листы, а потом стихло. Михалыч поднял голову. Сашка завороженно глядел на цветной снимок, где снята была высоченная плотина гидроэлектростанции в горах, просторное водохранилище. Место незнакомое. Свои-то плотины вот они: на Дону - Цимлянская и Волжская рядом. А эта где-то в горах. Высоченная, даже глядеть страшно.

- Сколько же высота у нее? - спросил Михалыч.

- Триста метров.

- Это да... - удивился Михалыч. - А воды держит?

- Десять с половиной кубокилометров, - четко ответил Сашка.

- Написано?

- Я там работал, - спокойно сказал Сашка.

Михалыч удивился признанию, но занимала его плотина. Она была очень высокая, даже страшно глядеть. И оттого какая-то ненадежная: хоть и бетонная, но стеночка, а за ней - махина воды.

- Возьмет она да рухнет, - вслух подумал Михалыч. - Чего тогда будет...

- Всем им тогда конец, - твердо ответил Сашка.

- Кому?

- Всем... И тем, кто стрелял, и кто не стрелял... И кто резал, и кто посылал их... Никто не спасется.

- Кто стрелял, кого резал?.. - спросил было Михалыч, но вовремя опомнился. - Пошли-ка лучше, дружок, покурим, чем голову забивать, - забрал он из Сашкиных рук журнал и отложил его. - Пошли...

Сашка послушался. Но на улице, возле дома, в неверном свете фонаря он снова стал говорить быстро, горячечно:

- Рухнет, и всем - конец... Всех вода догонит и всех схоронит... Не надо искать. Никто не убежит, ни Сафар, ни Абдулла...

- Погоди, погоди... - останавливал его Михалыч, но тщетно.

- Всех накроет вода, всех достанет. И тогда ты правильно сказал. Топить. Не пикнули. Нет их и не будет. Я знаю, я работал там, я смогу...

Михалыч с трудом успокоил Сашку. Увел в дом. Сидели у телевизора, в карты играли. И будто прошло. А ночью Сашка кричал:

- Таня! Где Лена?! Спрячь ее! Сашку спрячь!

Его будили. Он сидел бледный, в поту. А через час снова кричал:

- Оставьте детей! Лена где?!

Намучились с ним.

И когда Сашка исчез, оставив странный подарок - журнальную картинку на стене: высоченная плотина, вода, горы, - Михалычу стало грезиться всякое.

И однажды отправился он в Скиты, к землянке, где прежде жил Сашка.

Кончался февраль. Придонские холмы оттаяли и почернели. У берегов появились закраины, поднималась вода.

Сашкина землянка была пуста, чернея отворенной дверью. Конечно, он не вернулся сюда. Скамейка возле землянки была просторная. Михалыч сел на нее, закурил, и его разморило. Одет тепло, и желтое февральское солнышко хорошо грело.

Возле ног, в глубокой промоине, чуть слышно журчал ручеек вешней воды, стекающей из балки к Дону. На холме, на черных оттаявших проплешинах, хрипло кричало воронье.

От землянки Михалыч пошел не берегом, а Доном, выбравшись на ледовую дорогу, что тянулась по реке. По ней уже не ездили, боясь ненадежного льда, весенних промоин.

Полынья возле моста открылась. И торчали сбоку дороги обтаявшие камышовые вешки. Возле первой из них Михалыч остановился, вздохнул, вспоминая утопших. Шофера так и не нашли. Теперь лишь поздней весной где-нибудь всплывет. А может, и не найдут. Михалыч знал этого человека. Глупая гибель. Двое детей осталось. Еще нестарый.

Досадуя, Михалыч пнул ногою подножие вешки. Пучок камыша отлетел в сторону и рассыпался. Михалыч удивился и подошел к следующей вешке. И она поддалась, рассыпаясь по льду. И третья - тоже. А четвертая, пятая, шестая стояли намертво.

Большим рыбацким ножом Михалыч разгреб основание последних вешек. Сомнений быть не могло. Три первые стояли как и положено: пучки камыша, вмороженные в лед. Три ближние к полынье были срезаны, а потом их просто приткнули.